Сезон колдовства - Константин Кузнецов

Согнувшись, он начал судорожно возиться с деревянными шпеньками. Недовольное фырчанье сменилось откровенными ругательствами. Видимо, омертвевший мозг проводника не позволял ему выполнять столь сложные манипуляции, как расщёлкивание «замочков». Отстранив его в сторону, я положил «Холодного игрока» на землю и с легкостью расстегнул ворот.

— А ну, вставай, муренмук! — раздалось за моей спиной.

Слепец наставил на меня карабин — на его лице сияла зловещая ухмылка.

— Хорошая уловка. — Я медленно поднял руки и сплюнул сквозь зубы.

— Заткни свой поганый рот! — завизжала двуголовая.

Она откровенно ликовала. Заливаясь безумным смехом, старуха изображала странный танец напоминающий пляски вокруг костра в день плодородия. Ее ладони взмыли вверх, а пустые бурдюки-груди трясясь, описали круг — отвратительное зрелище во всех смыслах. Мне почудилось, что она даже похрюкивала от удовольствия.

— Теперь ты точно получишь свое, грязный моменраг! — рявкнул слепец, в очередной раз подтверждая одну неоспоримую истину — зло надо только искоренять, причем полностью, другого не дано.

— Молодцы! Ну а что дальше? Выстрелишь? Сотрешь меня в пыль? И чего добьешься? — равнодушно спросил я у проводника.

В отличие от безумной старухи он все еще продолжал сохранять задатки разума. И по всей видимости, именно слепец являлся инициатором этого спланированного бунта.

— Отмщение, — коротко ответил он. — Думаю тебе известно что это такое…

— Отмщение? Но за что? Думаю, я имею право знать!

Проводник немного скривил шею и широко разинул рот из которого появился длинный хобот с глазницей на конце. Несколько раз моргнув, буркало мгновенно убралось внутрь.

Облизнувшись, проводник недовольно скривил бледное лицо.

— Кто просил тебя плевать огнем в моего господина, а?! Отвечай, зачем ты это сделал?! У нас была своя вотчина, слуги, я являлся единственным проводником. И тут появился ты!

— Ты, гадкий мразенышь! — поддержала слепца старуха.

— И все разрушил!

— Скорее разворошил гнездо, — прервал я их обвинения.

— Что? — осекся проводник, и его руки заметно дрогнули.

— Я говорю, что выжег огнем ваше паучье логово, — уточнил я. — И ни капли об этом не сожалею.

Проводник насупился.

— А в тебе оказывается не так уж много добродетели, муренмук.

Я наградил слуг мрака надменной улыбкой.

— Зато полно серой пыли, что приносят на землю мертвые звезды. Разве ты не слышал легенду о бессердечных странниках, которые способны погубить королевства ради простой прихоти ветров?

— Это все пустые слова, — заявил слепец, но сомнение уже зародилось в его голове.

— Тогда попробуй, проверь, — предложил я.

Раздумья были недолгими — потоптавшись на месте, проводник неуверенно приблизился ко мне. Двуголовая попыталась остановить его, схватила за руку и потянула к себе. Однако он вырвался. Сделал шаг и не выпуская оружия, принюхался, пытаясь различить биение моего сердца.

Ему потребовалась всего одна короткая минута, чтобы понять: в моих словах нету лжи.

Сердечный ритм полностью отсутствовал.

— Стало быть слухи не врут, — растеряно прошептал слепец.

— Большинство легенд правдивы! Просто в них никто не верит, — улыбнулся я.

Почувствовав неладное, проводник насторожился, дернулся. Я ощутил его жгучее желание выстрелить, но жуткая боль пронзила его чуть раньше. Карабин накалился и откликнулся резким разрядом: защитный механизм, которым были оснащены все оружия перегринов. Отсчитав нужное время, он пришел в действие.

«Холодный игрок» выскочил из рук слепца. Тот лишь успел охнуть и сразу попытался защитить себя скрестив руки. Однако ему это не помогло. Я быстрым ударом сбил бунтовщика с ног. Карабин как намагниченный сам оказался в моих руках.

Щелкнул затвор. Крякнув, старуха незамедлительно заткнула свой рот. Оба рта.

— Надуюсь, я доходчиво объяснил вашу несостоятельность…

Это был не вопрос. И я не ждал ответа. Было достаточно коротких кивков.

— Хорошо. Ты, — я указал на старуху, — прикрой свой срам. А ты, — я опустил взгляд на слепца, — прищеми свою глупость коленями и сиди ровна. Иначе я утихомирю тебя навсегда!

Он попытался что-то возразить, но «Игрок» оказался красноречивее всяких слов. Выстрел прозвучал глухо и тут же затерялся среди карликовых деревьев.

Дернув головой, проводник посмотрел на свою левую ладонь от которой остались лишь жалкие ошметки — окровавленная культя с кусками кожи.

Я был уверен: он не ощущает боли. Слуги мрака лишены такой привилегии. Продав себя в услужение тьме они становились обычными тряпичными болванчиками. И как бы кошмарно это не звучало, но обратной дороги для них не существовало.

Старуха покосилась на своего неудачливого приятеля и начала медленно натягивать клетчатую, в заплатках, рубаху. Я дождался пока она облачится в обноски пугала и спокойно двинулся дальше.

Больше не опасаясь, что кто-либо из слуг вцепится мне в спину или попытается зубами разодрать сухожилие, — я повесил карабин на плечо. Семя страха уже поселилось в гнилых головах и этого вполне достаточно, чтобы удержать их от новых глупостей.

Те кто прислуживал мраку по своей сути были псами, которым предприимчивый хозяин вырвал не только клыки, но и когти. А пустой лай не вызывал у меня особого беспокойства. Зато мое представление произвело на исчадий неизгладимое впечатление. Чудо космической инженерии оказалось эффективнее самого грубого колдовства. А весь секрет скрывался в банальной анатомии: вместо устаревшего сердца, лет в семьдесят, я получил электро-сферический аналог, а вмонтированный в рукоять карабина заряд, реагирующий на отпечаток пальца, разработали еще в прошлом столетии. Так что наука в очередной раз сыграла мне на руку.

***

Слегка пухловатый и полысевший от излишества прожитых лет монах сидел на бревне возле потухшего костра. Над тлеющими углями возвышались две подпорки на которых покачивалось железное блюдо с бледно-желтым порошком. Нагреваясь, варево не спеша меняло цвет на красный. Когда чародейство было закончено, монах осторожно ссыпал застывшую суспензию в крохотное блюдце. Затем в ход пошла широкая кисть сделанная из гусиного пера и шерсти енота. Слегка смочив краску, монах принялся наносить толстые линии себе сначала на руки, а потом на шею и лицо. При этом он напевал весьма пошлую песенку, которую не подобало знать представителям церкви. Впрочем, вездесущих инквизиторов поблизости вроде бы не наблюдалось, поэтому певец вопил во все горло, на ходу придумывая все новые куплеты про неугомонного пекаря и двух его нескромных помощниц.

Когда работа была закончена — остаток краски из охры перекачивал в специальный ларец. Монах нехотя запаковал инструменты, и уже собирался было затушить костер самым естественным способом, как на поляну пожаловали непрошенные гости.