Позолоченные латунные кости - Глен Кук

— Тогда почему ты капаешь над ним слюной?

Мое мнение о ней драматически возросло: она немного подумала, прежде чем ответить.

— Не знаю. Когда я пытаюсь понять это с логической точки зрения, даже не знаю. Он колдун?

— Твои догадки будут ближе к истине, чем мои. Ты ведь женщина. Мне никогда не удавалось понять. Может, от него исходит некий запах, потому что он вегетарианец.

— Сомневаюсь. Как бы то ни было, если речь идет обо мне, наверное, все дело в соперничестве с Ди-Ди. И у него возбуждающая репутация. Он плохой, он красивый, и он имел связь со знаменитыми женщинами. А если не считать всего остального, остается чистой воды любопытство. Что такого особенного находили в нем все эти женщины?

Я угрюмо поразмыслил о Морли. Как-то раз он сказал мне, что тяжко трудился над своей репутацией. Создавая ее и оповещая о ней, он обеспечивал себе неиссякаемый поток леди, гадавших, что в нем такого возбуждающего. Морли настаивал, что тут нет никакого обмана. Он давал оправдания женщинам, чтобы те могли потакать своим испорченным желаниям.

Краш закончила работу, и у нее не осталось оправданий, чтобы здесь болтаться. Она ушла без извинений, без прощальных слов, без разбитого сердца.

Я закрыл дверь и подпер ее своей раскладушкой. Прилег соснуть, но сон мой продлился всего часа два-три. А потом меня снова разбудили. Я воспользовался ночным горшком, после чего проверил окно.

Оно все еще было заколочено.

С другой стороны, в него было вставлено стекло. А стекло можно разбить.

Звук доносился из кровати. Я бросил объемистый сборник шедевров Джона Салвейшена. Мне показалось, что Морли давится.

Он и вправду давился. Словами. Глаза его были открыты. Он пытался заговорить.

Взгляд его казался диким. Он не хотел знать, где он и что происходит. Его последние воспоминания были о том, как ему наносят удары. При виде меня лучше ему не стало. Он меня не узнал.

Время было на моей стороне. Морли никуда не уйдет. У него для этого нет ни сил, ни желания.

Он чувствовал каждую свою рану. Одна попытка встать — и ему стало ясно, как он проведет следующие несколько недель.

Не то чтобы он завопил. Голос его был недостаточно громким, чтобы привести сюда остальных обитателей дома. Он лежал задыхаясь, собираясь с силами. Вот теперь он меня узнал.

— Ты наконец разозлил кого-то чуть больше, чем следовало. Может, благословил своим вниманием не ту жену или не ту дочь.

Он издал отрицательный звук.

— Тогда тебя настигли делишки прошлого.

Он не ответил, сделавшись задумчивым. Поскольку в наши дни ему полагалось быть честным владельцем ресторана, я подозревал, что он роется в памяти в поисках связующего звена.

И он все еще мне не отвечал.

Должен ли я отвергнуть идею о мстительном призраке? Живых и опасных осталось совсем немного. Морли, которого я знал, когда мы были моложе, не оставлял своих врагов в живых.

Он погрузился в сон, потом снова проснулся спустя несколько часов, все еще не в силах говорить, и дал понять, что хочет пить.

Когда Ди-Ди и Краш пришли, чтобы вымыть его и накормить, как всегда вечером, он спал. Я не поделился хорошими новостями. Мне хотелось, чтоб они убрались побыстрей.

Мисс Ти заглянула, пока они мыли Морли, и ушла, ничего не сказав.

Морли спал долго и крепко. Когда я стал сыт Джоном Салвейшеном по горло — читая, я все время слышал его раздражающий, ноющий, скрипучий голос, — я погасил лампы, растянулся на раскладушке и тоже задремал.

Один раз я наполовину проснулся — у меня было неясное впечатление, что Морли пытается что-то сказать. Очень механически и так же ясно, как не держащийся на ногах пьяница, говорящий на языке предков. Еще позднее я снова наполовину проснулся, решив, что окно пытаются открыть. Поскрипывало стекло. Потрескивала рама.

Снаружи что-то вспыхнуло, стукнуло, засим последовали вопли и крики. Пронзительно заверещали свистки Гражданской Стражи.

Подойдя к окну, я ничего не увидел. Ни малейшего проблеска света. Небо затянули тяжелые облака.

Больше я ничего не слышал, пока ранние пташки, Ди-Ди и Адская Дыра, не разбудили меня, колотя дверью по моей раскладушке.

Адская Дыра. Надо же! Какое чудесное имя. Я бы уважил ее предпочтения и назвал ее Краш.

В следующий раз Морли проснулся, когда его обслуживали женщины. Мне пришлось стать свидетелем тех завораживающих, необъяснимых и отвратительных вещей, которые творились вокруг него.

Две профессионалки, дарующие мужчинам утешение, побагровели от смущения, когда он открыл глаза.

Я просто прислонился к стене, чтобы не путаться под ногами, и дивился. Не-ве-ро-я-а-атно!

Ди-Ди была настроена филантропически. А может, ей нужно было пересилить свою робость, переключив внимание на безобидную мишень.

— Прошлой ночью тут опять была суматоха.

А я-то почти убедил себя, что мне все приснилось.

— Надеюсь, не такая смертельная, как прошлая.

— Думаю, все обстояло очень скверно. Ты должен поговорить об этом с мисс Ти.

— Предвкушаю. Моменты, проведенные с Майк, драгоценней жемчужин.

Ди-Ди никогда не была любительницей моего специфического юмора. Она непонимающе посмотрела на меня, даже не пытаясь догадаться — шучу ли я.

Однако Краш возвела глаза к потолку. Она вознаградила меня усмешкой, говорившей, что поняла мои слова и что шутка была неудачной.

Морли издавал звуки, похоже, относившиеся к разновидности вопросов, наиболее часто задаваемых теми, кто приходит в себя при странных обстоятельствах.

— Мы находимся на втором этаже борделя под названием «Огонь и лед», дочерней компании империи Контагью, — сказал я ему. — Мы здесь по повелению Белинды. Они решила, что это — безопасное место, куда можно тебя упрятать, пока ты не поправишься настолько, чтобы тебя перевезли к ней. Твои милые прислужницы — Ди-Ди и ее дочь Адская Дыра, которая предпочитает, чтобы ее звали Краш. Они заботились о тебе с тех пор, как тебя сюда принесли. Сколько — четыре дня назад? Леди?

Ди-Ди посчитала по пальцам.

— Угу. Четыре.

Потом — кроме шуток! — сделала реверанс.

Краш возвела глаза к потолку.

Морли издавал звуки. Я переводил.

— Он говорит, что рад познакомиться с вами и благодарит за заботу, которую вы так щедро ему расточали.

— Сдается, ничего подобного он не говорит, — сказала Краш.

Мне тоже так сдавалось.

— Может, он выражается чуть менее элегантно. Человек с глубокими колотыми ранами склонен быть кратким и капризным, особенно когда он только что очнулся и начинает чувствовать боль. Но я изложил суть тех чувств, которые он хотел выразить. Чувств, таящихся глубоко, глубоко в его сердце.