Жестокая справедливость - Алексей Макеев

– Считаешь?

– В соседнем районе этой весной одна крупная политическая партия проводила заседание своего актива, по завершении которого была устроена так называемая «неофициальная часть», – говорил Коповой, не скрывая иронии. – Ну, и местные партийные боссы – их там было пятеро – так «нанеофициалились», что с перепою устроили групповуху. Пострадали секретарша председателя отделения и одна из местных партийных активисток. Обе, кстати, замужние. И что вы думаете? Замяли эту историю вроде на уровне аж самой Москвы… Дамам выплатили крупную денежную компенсацию и убедили забрать заявления. Что они и сделали. Правда, от одной из них тут же ушел муж… Зато не произошло громкого скандала.

– Какова, так сказать, мораль сей басни?

– А мораль такова: у нас так называемая «политическая целесообразность» всегда была и будет выше закона. Чтобы сохранить благопристойный имидж власти, слишком многие готовы закрыть глаза на любую грязь, лишь бы она их не мозолила. У нас сам Шашель не больно-то свят. Ему, кстати, тоже можно было бы задать много неудобных вопросов по части расходования бюджетных денег. Только кто их задаст? На днях его кандидатуру должны рассматривать в областной думе для утверждения на очередной срок. Утвердят как миленькие. Хотя, если по совести, ему не то что область – похоронное бюро нельзя доверить.

– Ого! Суровая, однако, оценка! – удивленно покачал головой Лев. – Слушай, тебе обязательно надо в политику. У тебя явные задатки лидера. Например, умение четко формулировать свои мысли экспромтом.

– Вот как за что-нибудь срок отмотаю, так сразу в политики и подамся… После зоны – куда ж еще? – мрачновато пошутил капитан.

Пройдя через проходную СИЗО, они попали во внутренний двор, откуда вместе с сопровождающим их сотрудником изолятора через целую череду решетчатых и сплошных металлических дверей прошли в комнатку с зарешеченным окном, где стол и стулья были намертво привинчены к полу. Конвойный привел Урюпца – лысоватого, среднего роста крепыша лет под пятьдесят. Шел Урюпец не сутулясь, смотрел прямо перед собой, явно не испытывая какой-либо боязни.

Сев на стул в центре комнаты, он безразличным взглядом окинул Гурова, а в сторону Копового даже не посмотрел. Представившись и задав протокольные вопросы, Лев неожиданно спросил:

– Скажите, Николай Афанасьевич, будь ваша воля, что бы вы сделали с обидчиком своей падчерицы?

Тот некоторое время удивленно смотрел на него, а потом, словно говорил об обыденном, спокойно ответил:

– Под горячую руку – порвал бы в клочья. Ну а так… Сдал бы в милицию. Правда, наша милиция не столько ловит бандитов и насильников, сколько уводит их от ответственности, если те стоят у власти. – И горько рассмеялся.

Краем глаза Гуров заметил, что выражение лица капитана при этих словах ничуть не изменилось – ни злости, ни досады, ни смущения не отразилось в его взгляде. Коповой невозмутимо, как бы даже скучающе рассматривал плывущие за окном облака.

– А как вы думаете, за что могли убить Захарухина?

Этот вопрос, судя по недоумевающему взгляду Урюпца, удивил его еще больше.

– Гх-м… – откашлялся он и, потерев подбородок, пожал плечами: – Не знаю… Чудно вообще-то. Вчера мне прямо сказали, что это я его убил, и приказывали в этом сознаться. Ну а вы, смотрю, вроде так не считаете. А я и вправду его не убивал. Хотя… Таким, как этот гад, нельзя жить на свете! А убить его могли за что угодно. Он ведь и в делах вел себя как бандит с большой дороги и, если чего хотел добиться, мог идти по людским головам; да и по женской части – кобель был еще тот. Говорят, женщин на его вилле перебывало не одна сотня… Так что, думаю, когда его грохнули, не один я сказал: туда и дорога.

– Ради падчерицы вы пошли на то, на что иные отцы не идут даже ради кровных дочерей. Она вам очень дорога? – серьезно, без какого-либо двусмысленного подтекста, спросил Лев.

Немного подумав, Урюпец коротко произнес:

– Да, очень дорога. Правда, вчера меня спрашивали, не состою ли я с ней в не очень пристойной связи… Вроде как я просто приревновал ее к… ну, к этому подонку, из-за чего и полез в бутылку. Кретины, как их еще назвать! На самом деле тут другое. Бог мне детей не дал, поэтому Лида для меня как родная дочь. Девочка она скромная и порядочная. У нее парень в армии служит контрактником, должен вернуться этой осенью. Что она жениху своему скажет? Ему ведь сразу доложат, да еще распишут во всех красках. Сломал девчонке жизнь, гнида, земля ему плитой бетонной…

Выйдя из ворот СИЗО, Гуров оглянулся и, как бы размышляя вслух, негромко обронил:

– Дурдом! Вот из-за такого сволочизма люди частенько и не питают особого доверия ни к нам, ни к суду, ни к прокуратуре. Отсюда и мнение, что у нас все продается и покупается. Сегодня же поставлю перед прокуратурой вопрос об освобождении Урюпца в связи с его полной невиновностью. Ну, что… Я сейчас иду обедать, потом встречаемся в гостинице, послушаем, что накопал Станислав Васильевич. И начнем делать первые выводы.

…Крячко встретился с охранниками Захарухина, которые со вчерашнего дня стали бывшими – вдова их уволила как не справившихся со своими прямыми обязанностями. Поэтому «рандеву» состоялось в одном из кабинетов судаковского райотдела милиции. Оба охранника – Борис и Данила – выглядели скисшими и понурыми.

Войдя в кабинет первым, широкий толсторукий Данила неуклюже сел напротив Стаса и, досадливо сопя, уставился в исцарапанную крышку стола. Его вздувшаяся переносица и заплывшие фиолетовыми отеками глаза, что не в состоянии были скрыть здоровенные темные очки, красноречиво свидетельствовали о том, что совсем недавно с ним произошло. Откровенничать Данила явно был не настроен и поэтому более-менее охотно отвечал лишь на дежурные вопросы протокольного свойства. Что же касалось его служебных дел, информацию из экс-охранника Станиславу приходилось тянуть чуть ли не клещами.

Тем не менее, проявив недюжинную настойчивость, граничащую с настырностью, Крячко смог узнать следующее. Борис и Данила работали на Захарухина три с лишним года. Платил он им, по районным меркам, очень даже неплохо – пятнадцать тысяч в месяц плюс сверхурочные и премиальные. Работа, по сути, у парней была, что называется, «не бей лежачего». В основном кто-то из них обязательно сопровождал хозяина в каких-либо деловых поездках, исполняя при этом роль шофера. Другой в это время отдыхал. Когда же Захарухин находился в загородном доме, дежурили оба. В их обязанности входило никого не впускать на территорию виллы и соответственно никого оттуда не выпускать.

Когда Стас поинтересовался «сердечными делами» главы района, Данила заявил, что об этом вообще ничего не знает. Действительно, подтвердил он, иногда они слышали женский смех, доносящийся со второго этажа, но ни разу ни женского плача, ни криков о помощи. Об истории с Лидой Урюпец Данила, по его словам, тоже ничего не знал. Он даже предположил, что девчонка сама выдумала эту историю, дабы «срубить хорошего бабла».

Ну а когда разговор зашел о том, что произошло минувшей ночью, экс-охранник помрачнел как грозовая туча. Наблюдая за ним, Крячко тут же сделал вывод, что парень слишком высокого мнения о своих физических данных, и это фиаско стало очень болезненным ударом по его самолюбию. Тем не менее, конфузливо кряхтя и недовольно сопя, Данила все же кое-что поведал: