Во времена Саксонцев - Юзеф Игнаций Крашевский

Сразу же выдали приказы искать беглеца, искали его по всему городу, но тщетно.

Суровая пани жалела, может, о своей несвоевременной поспешности, но не чувствовала себя виноватой.

В её глазах было непростительной дерзостью, что такой бедняк мог ей показать свою шляхетскую гордость и требовать хотя бы лучших условий.

Досталось за него всей Польше и всей шляхте!

IV

Одного осеннего вечера, когда уже магазин был закрыт, а неспокойная пани Марта ждала сына, весело напевая, Захарий вошёл в комнату, в которой всегда ужинали, и, целуя матери руку, увидев слёзы на её глазах, сказал с упрёком и нежностью:

– Дорогая матушка, я вижу, ты не уверена в своём ребёнке? Или как Захарек не потерял бы того, что его отец заработал, а ты не впала в бедность?

Госпожа Марта резко прервала его:

– А! Ты неблагодарный! Разве для меня речь идёт о богатстве, в котором я меньше всего нуждаюсь? Речь о тебе, единственное моё сокровище! Я в любой день, если бы мы всё потеряли, с радостью бы вернулась в мой Будзишин, лишь бы ты поехал со мной. Разве не понимаешь того, что мне ничего не надо, речь только о твоей безопасности?

– А, милая матушка, – ещё раз целуя ей руки, отпарировал Витке, – подумай, прошу, что мне может угрожать?

– Не знаю, – сказала мать, вздыхая, – но боюсь. Ты едешь в Краков?

– Еду, да, – воскликнул Витке, – следует заранее осмотреться. Курфюрст тоже должен туда вскоре прибыть.

Мать быстро посмотрела ему в глаза.

– Ты не говоришь мне всего откровенно, – прибавила она, – а я вынуждена отгадывать, больше, может, тем тревожась, чем следовало бы. Мазотин пару раз прибегал к тебе, а кто знает, как он занят и какую роль играет при курфюрсте, тот должно быть догадывается, что ты едешь в Краков не вино продавать.

Захарий усмехнулся.

– А! Матушка, – сказал он, – наши господа: Флеминг, Пфлуг и другие, которых Август забирает с собой, нуждаются в немцах. Не будут знать в первую минуту, где и как ступить… одно не мешает другому, я и своё дело сделаю, и курфюрсту могу послужить.

Грустно покачивая головой, мать начала говорить.

– Видишь, Захарек, – произнесла она, – как раз этого я и боюсь, той связи с Мазотинами, Гоффманом и двором, когда ты ни в ком не нуждаешься. Раз им послужив, попадёшь в неволю. Не выпустят тебя. В любом случае ты можешь запустить свою торговлю ради этой службы, но я всего боюсь, что имеет отношение ко двору и господину. Дружба со львами и тиграми небезопасна.

Захарек смеялся.

– Успокойся же, матушка, успокойся, – сказал он, становясь серьёзным, – я ничем не связан и никогда не буду, не навязываюсь никому, но есть вещи неизбежные. Отказать своему господину не годится и так же небезопасно, как ему рекомендоваться. Прошу, поэтому, будь, матушка, спокойна.

Говоря это, Захарий сел за ужин чрезвычайно оживлённый и обратил разговор на то, что оставлял дома. Вино нужно было убрать, другое очищать, получить транспорт, который должен был подойти, сделать выплаты за разный период, что всё мать брала на себя.

– Дитя моё, – ответила она, выслушав его, – а когда ты вернёшься?

– Ха! Ха! – засмеялся резко Захарек. – Это только Господь Бог может знать, но, верно, что скучать буду по тебе, и поспешу, насколько смогу.

– А! – добавила заботливая мать, вздыхая снова. – Не одной тревогой меня наполняют эта твоя суета и стремления, мой Захарек. Ты сам мне поведал о поляках, что они люди дерзкие, до ссоры и рубки очень скорые.

– Те, моя дорогая матушка, – ответил живо Захарек, – которые сабли сбоку носят, я же купец, спокойный человек и тростью или локтем подпираюсь.

Желая свернуть с этого раздражительного предмета, Витке упомянул Пшебора, о котором рассказал матери.

– Мне интересно, что с ним стало? Кто же знает? Может, придётся встретиться в Кракове, потому что один Бог знает, где он обращается. Вырвался отсюда неожиданно с моей помощью, а если бы я знал, что на следующий день его Флеминг по всему городу будет искать, я не был таким скорым для облегчения его бегства. Но это маленькая вещь и, должно быть, пани Пребендовская имела от него немного утешение.

– О! Я вовсе не хочу, чтобы ты с ним встретился, – добавила Марта, – у этого человека зло из глаз смотрит.

– Но это бедняга, который никакого значения не имеет, – прервал купец.

– И этим более опасен, – отпарировала Марта, – потому что жадный; чтобы приобрести, готов на самую большую подлость.

Захарий подтвердил это движением головы.

– Я также не думаю с ним знаться, – сказал он коротко.

На следующее утро ещё не совсем рассвело, когда Захарий был уже в удобной карете, с двумя челядниками, и, попрощавшись с матерью, которая слегка благословила его святым крестом, пустился в дорогу отважно и весело.

На том тракте, который вёл из Дрездена в старую столицу, хотя не было ещё ни саксонских отрядов, которые должны были туда направляться, ни двора и экипажей короля, предшествующих ему, уже царило большее оживление, чем обычно. В гостиницах встречал купец и из Дрездена и в Дрезден направляющихся господ, дворян, духовенство и военных. Многих из них Витке знал в лицо, но им не был знаком. Ни с кем, однако, не вступая в отношений, как можно спешней наш купец мчался в Краков, потому что нуждался во времени, чтобы там с кем-нибудь познакомиться, а указаний имел мало. Только Баур дал ему письмо к торгующему так же, как он, тканями краковскому мещанину, Халлеру человеку богатому, который, хотя за несколько поколений стал поляком, своего немецкого происхождения не отрицал и языка не забыл.

Захарий, деятельный и внимательный, даже в дороге не преминул вытянуть из неё пользу, разглядывая встречаемых людей и прислушиваясь к разговорам.

Из них он только одно мог извлечь: что, хотя Август был выбран и готовился уже прибыть и короноваться, в Польше не имел ещё уверенной поддержки. Ему даже казалось, что курфюрст стал слабее, чем представляли в Дрездене. Он слышал рассказы, что в самом Кракове было много сторонников Конти, а дворец в Лобзове, который намеревались занять, прежде чем мог состояться торжественный съезд в Кракове, занимал Францишек Любомирский, староста Олштинский, с отрядом войска. По правде говоря, эту его горстку саксонцы легко могли оттуда выпроводить, но напрашиваться на борьбу перед коронацией было совсем не политичным.

Наконец, очень торопливо, Захарий, обогнув Лобзов, остановился на Старом рынке в Кракове, где, когда ему пришлось искать гостиницу,