Волки белые - Олег Валецкий

Ряд командиров и бойцов здесь были членами радикальной партии. Алексич имел связи в Белграде и был лично знаком с Шешелем, находился в хороших отношениях, а также с Биляной Плавшич, настроенной антикоммунистически и монархически, бывшей заместителем Караджича, а потому считался довольно влиятельным человеком. Но общая ситуация не благоприятствовала четникам, так как власти относились к ним с подозрением, и четническое движение так и не стало самостоятельной силой.

Если, еще в 1992 году, в Республике Сербской четнические отряды были самостоятельны, и в их состав входило от 50 до 100 бойцов, то в 1993 году большая часть этих отрядов была распущена. Меньшая же часть, подобно отряду Алексича и отряду воеводы «Васке» из Илияша, были включены в состав бригад и батальонов Войска Республики Сербской.

К сожалению, в условиях безвластия, в четнические отряды попадали случайные и непроверенные люди, ими совершались кражи, грабежи, убийства. Впрочем, подобные поступки совершались не по идеологическим убеждениям, а из-за низкого морального уровня: это было типично для людей всех партий и структур. Но радикалы находились на «особом» счету, так как не имели популярности и понимания даже среди сербских националистов, а об офицерах ЮНА, выросших на примерах борьбы партизан Тито с многочисленными врагами югославского народа — от нацистов Гитлера и фашистов Муссолини до хорватских усташей и сербских четников, — и говорить не приходилось.

С четниками я был знаком еще по Вышеграду. Для меня это были воевода Велько, Бобан со своей интервентной четой, добровольческая группа «Скакавцы», но тогда я даже не предполагал, что с четниками так запутанно обстоят дела. Самое интересное, что меня, а затем и других ребят, пришедших к Алексичу, многие люди во власти стали считать четниками, хотя мы тогда и понятия не имели обо всех тонкостях сербской политики.

На Гырбовице встречалось разное. Кто-то из довоенных уголовников стал называть себя четником (правда, среди них встречались очень часто смелые, толковые и хорошие бойцы); кто-то понятия не имел о четничестве, а были и те кто «воевал» по кафе и ресторанам. «Свиней» хватало везде, к счастью, отдельного движения они не представляли.

С местными сербами я познакомился довольно быстро, так как сразу по приезду к Алексичу вступил на боевое дежурство. Позиции этой четы тянулись на протяжении двухсот метров прямой линией. У подножия «Дебелого бырдо» стояло полуразрушенное двухэтажное здание казармы «Босут», от которого в сторону противника шла неширокая асфальтированная дорога, где сербы имели два бункера «Босут-I» и «Босут-II» по углам казармы. Построены они были основательно. От одного из них шла частично крытая траншея, которая вела к двум домам, в одном из которых жил местный серб «Роко» со своей семьей, а в другом находилась столовая. Эти бункеры были очень важны для обороны: в случае их захвата противником было бы уничтожено последнее сербское сопротивление. Штаб четы, узел связи, помещение, где жили добровольцы (куда поселили и меня), находилось всего в 10–15 метрах от столовой. Овладей ими неприятель, то сразу бы была отрезана дорога до Враца. Справа от нас уже начиналось село Петровичи, которое прикрывал один бункер, позади — находился район «водовода», где простиралась роща и фруктовые сады. Оборону организовывать было негде и некому, потому что большая часть сербов жила намного ниже от штаба четы.

Вторым важным объектом был вход в тоннель, которых находился в 7–8 метрах от казармы на склоне «Дебелого бырдо». Вход был закрыт решеткой, ключи от которой находились у Алексича. Мне пришлось побывать в этом тоннеле. Алексич послал за соляркой шестнадцатилетнего парня «Свена», и я пошел с ним. Это было внушительное сооружение: ЮНА свой узел связи так глубоко вкопала в землю, что он был защищен даже от ядерного взрыва. Ходы тоннеля были высотой 2–3 метра и такой же ширины, а тянулись они на сотни метров, оканчиваясь где-то на Златиште. Все ходы были перегорожены тяжелыми бронированными дверьми. Был еще один выход на мусульманском склоне «Дебелого бырдо». Противник сумел в него войти, но сербы заняли большую его часть и надежно заблокировали.

«Рашидов ров» — так называлась наша позиция — состоял из двух бункеров, находящихся с общих сторон одноэтажного частного дома, расположенного наискось в сербской линии обороны. Правый бункер состоял из крытой траншеи с пулеметным гнездом, которое находилось чуть впереди. В левом бункере пулеметное гнездо было выкопано за углом дома и обложено таким количеством ящиков с песком, что внутри этого сооружения получилась небольшая каптерка, где стоял телефон, и могли разместиться человек 6–7.

Вдоль пулеметного гнезда шла высокая и длинная стена из ящиков с песком, которая была хорошей мишенью для гранатометчиков. В обоих бункерах мы имели по пулемету, один — уже знакомый М-84, а другой — югославский М-53 калибра 7,92, хороший, но быстро загрязняющийся. Чистку оружия никто не любил, поэтому без особой надобности из нашего «гарони» (как мы называли М-53) предпочитали не стрелять. Люди во втором бункере появлялись только при нападении неприятеля, добежать до него было нетрудно, так как находился он в десятке метров. К нему была прокопана траншея вдоль каменной ограды, да и дом был высотой 5–6 метров. К моему удивлению, в одном из окон этого дома периодически появлялась пожилая женщина, кажется, полька по национальности.

Наш же бункер был достаточно защищен, обзор обширен, так что при малейших «телодвижениях» противника, наш М-84 разражался длинной очередью.

Левее от нас, метрах в десяти, находился высокий двухэтажный дом, торец которого был вровень с нашим бункером. Между бункером и домом проходила асфальтированная дорога, которая шла в сторону неприятеля. От противника нас отделяло расстояние в 100 метров, и его линия обороны шла параллельно нашей. Левая сторона дороги была застроена частными домами, но там уже начиналась зона ответственности четы Станича. Конечно, сплошной линии обороны здесь не было. На мой взгляд, было бы нелишним создать бункер в доме, расположенном слева от нас, а еще дополнить бы это несколькими пулеметными гнездами, наблюдательным пунктом, соединить все траншеями! В результате мы получили бы огневую позицию (в форме буквы «Г»), которая давала бы возможность маневрировать, открывая огонь по противнику не только в лоб, но и сбоку, блокируя возможность пройти по склонам «Дебелого бырдо». Для очистки совести я предложил этот план, но ни у кого желания рыть траншеи не было, а настаивать я не стал.

Все-таки люди держали здесь оборону уже больше года. К тому времени в чете было уже несколько убитых. Мусульманам, по рассказам местных ребят, иногда удавалось прорваться на сербские позиции. В один из таких моментов произошел случай из ряда вон выходящий: мусульмане, обнаружив в доме молодую женщину, начали ее насиловать, предварительно позвонив по телефону сербам, приглашая их все это послушать.

Сербы в октябре 1992 года тоже пытались штурмом овладеть неприятельскими позициями, отделенными от нас поляной. Во главе группы из 15 человек был Алексич. Они вошли в расположение противника, но поддержки не получили, поэтому понесли большие потери. Алексич был ранен, и их группа едва выбралась.

За день до моего приезда мусульмане еще раз пошли в атаку, как всегда — в лоб сербской обороне и при хорошей видимости. Сербы, естественно, их накрыли: пришлось убраться восвояси, вытаскивая своих раненных и убитых. По этому поводу район Еврейского кладбища посетило несколько иностранных и местных журналистов. С одним из них я познакомился. Это был Огги Михайлович, постоянный гость Алексича. Среди них находился и один японский журналист, который приехал в сопровождении работника местной безопасности по имени Момир. Японец, в отличие от большинства других западных представителей прессы, плотно экипированных в бронежилеты, был без него и даже принялся прогуливаться по передней линии обороны, рискуя получить пулю, чем вызвал у многих сербов определенную симпатию.