Деньги - Поль-Лу Сулицер

Отцу никак нельзя без этой тайны. Он в определенном смысле обманул итальянские налоговые органы. И это притом, что использованные для создания компании деньги были его собственными и с них он заплатил налоги итальянскому государству. Но ему запретили использовать их по своему усмотрению, он не подчинился, и в этом была его вина. Он мог бы разориться на скачках, обклеить деньгами стены дома в Кампионе, но никак не вывозить их из страны, разве что для создания компании Dupont de Nemours или General Motors. Будь он президентом – председателем правления транснациональной корпорации либо человеком, близким к влиятельным кругам, то, вероятно, смог бы договориться с небожителями.

Отцу нужна эта тайна, и он сжился с ней. Впоследствии, по прошествии ряда лет, он уже не может повернуть вспять. Трудно заявиться в итальянские налоговые органы и сказать: я обманул вас, простите, и давайте забудем. Чем придется за это заплатить? И еще: возможно ли официально перевести на родину созданную мною империю? Тем более что в то время отец переехал во Францию, где женился на молодой австрийской еврейке, с которой познакомился у Яла. Она приносит ему официальное состояние в виде собственности и авуаров, с которых он платит налоги. В числе собственности, помимо двух строительных предприятий, акций различных компаний, домов, включая парижский дом на улице Помп, где он легально проживает, – тридцать гектаров земли и дом на юго-восточном побережье Франции, в Сен-Тропе.

Основная деятельность холдинга – строительство недвижимости и высокодоходные инвестиции: коттеджные поселки, покупка земли и, следовательно, недвижимого имущества в целом. Все сопровождается крупными инвестициями в акционерный капитал во всем мире, в строительные компании и предприятия по производству строительных материалов. Кто-то сказал мне однажды: «Что по-настоящему поражало в вашем отце, так это способность работать над новой идеей: вначале он присматривался к ней, пытаясь обнаружить небольшой просвет, щель, чтобы с удивительной быстротой погрузиться в нее, а затем расширить и развить. Просто он думал быстрее, чем кто-либо из его окружения. Едва другие начинали понимать, что он строит, как он уже увлекался чем-то другим. Есть два способа добиться успеха: терпение и молниеносная скорость исполнения замыслов. Твой отец относился к тем, кто любил скорость».

Так прошло десять лет, с 1946 по 1956 год. За это время основная идея отца показала свою состоятельность. Но он не удовлетворен и бросается от одного дела к другому. Я хорошо помню последние месяцы нашей короткой совместной жизни, его поездки в Латинскую Америку и тот кусок металла, который он однажды мне показал: «Этот металл почти не применяется в промышленности. Но придет день, когда он станет самым востребованным. И тогда я, нет, мы с тобой окажемся в числе тех немногих людей во всем мире, которые будут контролировать его поступление на рынок…»

Я многого не знаю, но мне точно известно, что холдинг был зарегистрирован как акционерная компания открытого типа на Кюрасао, острове Нидерландских Антил. Холдинг, перед тем как внезапно исчезнуть в сентябре 1956 года, владел полным пакетом акций других компаний со штаб-квартирами в Неваде, Гонконге, Лихтенштейне, которые в свою очередь владели ценными бумагами третьей категории компаний, зарегистрированных в США, Аргентине, Люксембурге, Франции…

То была сказочная пирамида во главе с холдингом Кюрасао, который сам находился под управлением скромной дочерней компании частного банка Мартина Яла.

В августе 1956 года все указывает на то, что пирамида эта отлита из чистого золота.

Я в трех метрах от дома и по-прежнему ничего не вижу. Слева – низкое строение гаражей и хозяйственных помещений, а также небольшой навес, под которым стоял мой красный «феррари» с моторчиком в половину лошадиной силы. Все двери закрыты на цепь с висячим замком. Что внутри – не видно.

Передо мной сам дом. В нем двенадцать или четырнадцать комнат, точно не помню. Это подковообразное строение, фасадом обращенное к морю. В нескольких метрах от меня – входная двустворчатая дверь. Я подхожу и стучу в дверной молоток. Удары глухим эхом отдаются в ночной тишине. Проходит несколько минут – никакого отклика.

Решаю включить карманный фонарь, который купил в Сен-Максиме: его луч освещает высокую изгородь из олеандров справа от меня; кустарники заросли, и у меня появляется ощущение, что я попал в заброшенный сад.

Кто купил дом после того, как его выставили на продажу?

Я обхожу здание, вдыхая полной грудью запах моря. Передо мной сад с пальмами, агавами, бугенвиллеями, юкками, олеандрами, неопалимыми купинами и плотными рядами гортензии. Бассейн должен быть слева, а внизу – трехметровая каменная стена с железной решетчатой калиткой и лестница, по которой мы спускались к пляжу и понтону. Я разворачиваюсь и поднимаюсь по ступенькам, ведущим к сердцу подковы, к этому полупатио, где мы ужинали вечерами под шелест крыльев ночных бабочек. Все шесть застекленных дверей террасы тоже заперты, и, когда луч фонаря освещает фасад, опущенные жалюзи, черепичный фриз под крышей дома, у меня появляется уверенность, что эти наружные двери и эти ставни не открывались годами. Но возможно ли, чтобы в июле, в разгар летнего сезона, когда в Сен-Тропе царит оживленная курортная жизнь и каждый квадратный метр на вес золота, «Капилла» оставалась пустой и нисколько не изменившейся?

Решаю воспользоваться одной из своих детских лазеек: забираюсь на крышу высокого сарая и оттуда, цепляясь за черепицу крыши дома, продвигаюсь к маленькому окошку, через которое дневной свет попадает на чердак. Крючок створки поддается легко, как и раньше, и минуту спустя я уже на втором этаже. Постепенно меня охватывает смутное волнение и неуловимое чувство незримого присутствия. Однако я ручаюсь, что дом пуст. И в то же время… Слева – зияющая пустота галереи, ведущей в огромную гостиную, справа – спальни. Моя спальня находилась в конце галереи, и из ее окон было видно море. Спальня родителей располагалась в другом крыле дома, так что каждое утро, как только я просыпался, мы, стоя на своих балконах, которые разделяли восемь или девять метров патио, разговаривали с мамой и она мне улыбалась.

Я останавливаюсь в нерешительности. Что-то привлекает меня внизу. Спускаюсь по лестнице ступенька за ступенькой и чувствую, как погружаюсь в такое знакомое и в то же время неизвестное пространство. Меня охватывает непреодолимое влечение, я чувствую его и в то же время не совсем понимаю. Луч фонарика непроизвольно останавливается на двери комнаты в левом крыле, на одной линии со спальней родителей. Она слегка приоткрыта. Снова воспоминания: мы с отцом на пляже, прошло несколько минут после отъезда посетителя. Три красивые голые девушки смеются, поглядывая на моего отца. Он что-то говорит им своим низким голосом с легким акцентом, который проявлялся у него, когда он разговаривал по-французски. Мы покидаем пляж, поднимаемся по лестнице, пересекаем сад. Красный «феррари» стоит в патио в окружении шезлонгов. Я забираюсь в машину. Мимо проходит отец, взъерошивая на ходу мои волосы, и направляется в левое крыло дома. Там находится его кабинет. В доме мы с ним одни. Мать куда-то ушла, а слуги – Паскаль с женой – отправились за покупками. В кабинете отец с кем-то разговаривает по телефону. Он говорит по-немецки. Я пытаюсь завести «феррари», но безуспешно. Глухой удар и сдавленный крик. Не успев сообразить, что произошло, бегу на крик, вбегаю в кабинет и вижу лежащего на полу отца. У него багровое лицо и широко открытые глаза. Он ползет ко мне, протягивает руку, пытается что-то сказать. Я кричу и, поскольку в доме больше никого нет, бросаюсь поначалу на кухню, а оттуда мчусь к пляжу. Три голые девушки в ста метрах от меня, а я продолжаю бежать по пляжу с мокрым твердым песком, и, когда мы вчетвером возвращаемся в дом, отец уже мертв. Он лежит навзничь с открытым ртом, а в его руке – обсидиановая фигурка Будды цвета черного гагата. У Будды голый живот внушительных размеров, поднятые кверху руки с растопыренными пальцами, его голова слегка наклонена к плечу, глаза полузакрыты, а смеющееся лицо выражает непостижимый восторг.