Непобежденная. Ты забрал мою невинность и свободу, но я всегда была сильнее тебя - Катя Мартынова

Когда мы сообщили Виктору, что Лена беременна, он никак не проявил своих чувств. Выслушал нас он совершенно спокойно. Не знаю, чего мы ждали, но такое безразличие повергло нас обеих в панику. От страха мы зарыдали, стали умолять отпустить нас, но Виктор лишь улыбнулся и сказал то же самое, что уже говорил много раз:

– Когда-нибудь…

Он ушел, оставив нас в полном ужасе. Мы не знали, что нас ждет. Лене придется рожать без помощи акушеров, в самых нечеловеческих условиях. Живот Лены рос, порой ее мучили страшные боли, у нее кружилась голова, ее тошнило. Состояние усугублялось недоеданием. Во время беременности она заболела, у нее поднялась температура. Как-то вечером, когда она мучилась от сильных болей, появился Виктор. Мы сразу же поняли, что он мертвецки пьян. Сунув голову в люк, он велел Лене подняться в зеленую комнату.

– Я не могу, – пробормотала она. – Я больна.

Эти слова привели нашего мучителя в ярость. Он начал орать на нее. Лена скорчилась от боли. Она даже двигаться не могла. Я неохотно вызвалась пойти вместо нее.

– Не смейте спорить с моими решениями! – заорал Виктор.

Люк с грохотом захлопнулся, и он исчез.

Но скоро он вернулся. Открыв люк, Виктор распылил какой-то газ и тотчас захлопнул крышку. Мы мгновенно ослепли. Дышать стало невозможно. Я инстинктивно рухнула вниз ничком, понимая, что на уровне пола дышать будет легче. Виктор использовал слезоточивый газ. С того дня он стал постоянно наказывать нас за непослушание таким жутким образом.

Через семь месяцев настал апрель. Сошел последний снег. Виктор снова позволил мне выбраться наружу и подышать свежим воздухом. Выбравшись в сад, я окаменела от изумления. Впервые с момента похищения я видела дневной свет. Чувственные впечатления обрушились на меня со всей силой. Стоя перед гаражом, я наслаждалась солнечным светом, любовалась молоденькой травкой, пробившейся из-под земли. Мне удалось оглядеться, рассмотреть сад и дом Виктора. Примерно в двадцати метрах от гаража я увидела изгородь с колючей проволокой, а за ней соседский двор. Справа виднелись старые сараи, а слева – высокий деревянный забор с воротами. Теми самыми, перед которыми мы остановились в ту жуткую ночь. Виктор крепко держал меня за руку, но он мог не беспокоиться. От голода и недостатка кислорода я совершенно ослабела. У меня кружилась голова. Я и подумать не могла о том, чтобы бежать или позвать на помощь.

Карстэн Графф

Я провел в Рязани две недели, и мне стало ясно, что беседы через переводчика имеют свою оборотную сторону. Катя стала моим другом. Я мог разговаривать с ней на любую тему. Но когда мы начинали обсуждать самые болезненные стороны ее прошлого, я чувствовал, что Ольга, наша переводчица, пугается. Иногда я понимал, что она неверно формулирует мои вопросы, а некоторые ответы в ее переводе явно звучали не так, как сказала бы Катя. Чтобы избежать этого, я начал задавать свои вопросы по электронной почте. Катя могла переводить их с помощью интернета, писать ответы, точно так же переводить их на английский и отправлять мне. Так мне не приходилось зависеть от чужих эмоциональных границ – оставались только мы вдвоем. Однако мне хотелось узнать Катю получше, провести с ней какое-то время. Поэтому мы продолжали встречаться лично и пользоваться услугами Ольги, ведя разговор на более спокойные темы.

– Я иногда думаю, как человек мог сделать то, что сделал Виктор, – однажды сказала Катя. – Как можно похитить обычных девочек и не испытывать ни малейшего раскаяния за свою дьявольскую жестокость по отношению к ним? Как мужчина может зачать ребенка – а когда тот родится, не испытывать никаких чувств?

– В суде Виктор рассказывал обо всем так, словно не сделал ничего особенного, – ответил я. – Он даже подчеркивал, что баловал вас с Леной подарками, фруктами и сладостями. Вы никогда не думали, что он был убежден в нормальности и даже правильности своих поступков?

– Думали, – кивнула Катя. – Но я не понимаю, как он мог так считать.

– Когда африканцев привезли в Америку в качестве рабов, со многими обращались так же бесчувственно, как поступил Виктор с вами. В те дни большинство белых считало чернокожих животными. То же самое произошло с евреями во время правления Гитлера в Германии. Уверен, что Виктор вполне мог бы работать в концлагере, полностью дистанцируясь от боли, которую он причинял другим людям.

– Но как он стал таким человеком? Может быть, с ним что-то случилось?

– У большинства маньяков есть свои ужасные истории. Чтобы справиться с ними, они учатся абстрагироваться от реальности и жить в собственном мире.

– Виктор точно жил в собственном мире, – согласилась Катя. – Иногда он спрашивал, неужели мы не чувствуем, как хорошо он к нам относится. Он твердил, что дает нам кров и приносит еду, хотя содержать нас ему накладно. Похоже, он считал, что нам повезло – ведь он идет на такие жертвы, чтобы заботиться о нас.

– Думаю, хозяева говорили своим рабам то же самое в те времена, когда рабовладение считалось законным.

– Уверена, что вы абсолютно правы… Для Виктора мы с Леной были всего лишь домашними животными. Куры дают яйца, кролики – мясо, а женщины в камере – секс. Когда мы держим животных в клетках, то не считаем, что они находятся в тюрьме. Мы считаем, что заботимся о них, что у нас им лучше, чем на воле, в дикой природе. Нам кажется, что у нас с животными взаимное соглашение. Я думаю, Виктор считал, что нам с Леной гораздо лучше под его опекой, чем на свободе.

– А что вы отвечали, когда он твердил, что хорошо заботится о вас?

– Мы знали: если будем жаловаться, он разозлится и накажет нас, – просто ответила Катя. – Впрочем, ему было неважно, что мы говорим. Чтобы не нарваться на неприятности, мы всегда благодарили, когда он приносил нам что-то или проявлял какое-то внимание. Хотя это было чистое безумие.

– У большинства насильников и преступников, с которыми я общался, было расщепление личности, – сказал я. – Сознание человека обладает поразительной способностью разделяться, и каждая образовавшаяся личность что-то скрывает от остальных. Когда такое случается, человек ведет себя как психопат.

– Понимаю. Но как вы определяете психопата?

– Психопат – человек, чрезвычайно чуткий к собственным потребностям, – ответил я. – Если бы внутри него жили другие люди, он мог бы развить в себе способность к сочувствию и эмпатии. Но психопат целиком и полностью сосредоточен на себе, и его стратегии связаны только с ним самим. Поскольку эмоции других людей его не беспокоят, ему нетрудно следовать рациональному плану. Многие психопаты обожают планирование и стремятся контролировать абсолютно все. Они часто пишут дневники или подсчитывают все до мельчайших деталей.

– Но почему люди становятся психопатами? Они такие с рождения, или в их жизни происходит нечто, что делает их психопатами?

– Думаю, возможно и то, и другое. Знаю, что со мной согласятся не все, но я не считаю психопатию психическим расстройством. Я вижу в этом определенное состояние разума, которое может пробудиться в любом человеке в сложной ситуации, когда речь идет о выживании. Во время войны было трудно выжить, не подавив в себе эмпатию. Нужно убивать и причинять боль другим, иначе погибнешь сам. Думаю, Виктор был предрасположен к психопатии, и эта предрасположенность развилась в процессе воспитания. Именно это позволило ему относиться к незнакомым девушкам так, словно они его противники на войне.