Город смерти - Даррен О'Шонесси

И тогда, мистер Райми, я навел справки о людях Тео, его доверенных лицах, тех, кого он наверняка возьмет с собой на «стрелку». Мистер Тассо принес мне список имен, который я просмотрел по диагонали, следуя логике сна. Одно из имен бросилось мне в глаза, обожгло мою душу. Это было необычное имя.

Капак Райми. Индейское имя. Имя-пророчество. Ваше имя. — Он указал на меня рукой на тот случай, если я вдруг не понял. — Вот почему, мистер Райми, вы здесь. Вот почему вы не гниете на складе задницей кверху, мордой в пол, и легавые не очерчивают вас мелом. Благодарите мой сон и свое необычное имя.

Не хотите ли устроиться ко мне на работу, мистер Райми? — учтиво спросил он.

— Вы надо мной шутите, — выпалил я. — Шутите наверняка. Рассказываете мне какие-то дурацкие байки, лапшу на уши вешаете, хотите проверить, купится ли деревенский лох на вашу сказочку. Так вот — дудки. — Я приосанился и, негодующе раздув щеки, злобно уставился на Кардинала. Тот и бровью не повел: спокойный, ироничный, самоуверенный, он забавлялся со мной, точно кот — с жалким мышонком.

— Зачем мне вам лгать, мистер Райми? — поинтересовался он.

— Для смеха. Чтобы сбить меня. Чтобы посмотреть, как я среагирую.

Он тихо засмеялся.

— Неужели в это так трудно поверить, мистер Райми? Мы все видим сны, не так ли? Мы все ощущали чувство «дежа-вю» и проживали в жизни сцены из наших снов. Почему бы мне не увидеть во сне вас? Что в этом такого невообразимого?

— Потому что это вранье! — вскричал я. — Меня вы во сне вовсе не видели. Вы меня во сне не видели. Вы Кардинал, король города, Кинг-Конг на небоскребе. Вам не снятся такие, как я: если отсчитывать от вашего кресла, мы не просто ниже — мы копошимся под землей на миллионофутовой глубине Даже если вам случайно и приснились Тео и вся эта мочиловка, даже если вы вправду видели человека, который шел под градом пуль и в ус не дул, нет ни малейшей вероятности, что вы в реальности вызовете этого человека к себе и с полпинка предложите ему работу. Это было бы нелогично. А точнее, верх глупости.

Я умолк, ожидая, что на меня сейчас обрушится его гнев: насколько мне было известно, с Кардиналом никто никогда не спорил, по крайней мере с тех пор, как это чудовище подмяло под себя весь город. Нрав у него был бешеный, и срывался он по поводу и без повода. А я только что назвал его глупцом, не понимающим логики, да и лжецом в придачу. Мне кранты.

Но взрыва так и не произошло. Отнюдь — он призадумался над моими словами, сцепив пальцы, надув губы. Наконец он заговорил. Задал мне вопрос:

— Мистер Райми, вам известны тайны Вселенной?

— Простите? — У меня отвисла челюсть. Что-что, а огорошивать собеседника неожиданными вопросами Кардинал умел.

— Тайны Вселенной: Вы в них посвящены? Водите ли вы знакомство с Господом Богом, Буддой или еще кем-то из сверхъестественных существ? Смотрели ли вы видеозапись «Большого Взрыва»? Способны ли вы объяснить, как устроена природа, как движутся небесные светила, как появился человек, как прогрессируют знание и техника? Постигли ли вы, благодаря науке или мистическому озарению, жизнь, как не в силах постигнуть ее мы, простые смертные? Если это так, извольте — я хорошо заплачу за такую информацию. Говорите. Колитесь.

— Не понимаю, при чем…

— Ничего-то вы не видите, — прошипел он. — К чудесам мира вы так же слепы и глухи, как и все мы; о светозарном сиянии Божественного творения вы ни бе, ни ме не скажете — ну прямо волосатый неандерталец. Мистер Райми, мы ничего не знаем о жизни, о правилах существования здесь и о том, что сокрыто за пределами нашего мира. Люди невежественнее свиней. О, у нас есть свои истины, догадки и мнения. Истин полно, выбирай на вкус: одна для христиан, другая — для евреев, третья — для мусульман. Каждая не менее верна и не менее глупа, чем любая другая. У нас есть ученые, великие умы, углубляющиеся в бездны времени и пространства, играющие с великими вопросами, как дети — с песком.

За все прожитые годы, — продолжал он, — я повстречал одного человека — всего одного, — который производил впечатление сведущего. Он был сумасшедший, пьяница-докер, не умевший ни шнурков завязать, ни куртку застегнуть. Он говорил загадками и нес околесицу, но каждое произносимое им слово пробирало меня до костей; в каждой фразе таилась какая-то темная, древняя истина. Послушав совсем недолго, я приказал убрать его: видите ли, я его боялся. Слишком уж убедительно он говорил. Я понял: еще немного послушаю и сам сойду с ума. Вот в чем беда с истиной, мистер Райми: она слишком велика для наших умишек.

Мы встретились глазами; его взгляд обжигал. Его длинные пальцы вцепились в подлокотники кресла — да так, что едва не раздирали обивку в клочья. Похоже, Кардинал находил наш разговор серьезным.

— После этого я плюнул на истину и знание, — заявил он. — Я и раньше-то не очень их любил, но с того дня я смирился с жизнью в невежестве и слепом смирении с судьбой. Я решил, что раз уж не могу понять Вселенную, буду плыть по ее течению и постараюсь выжать максимум результатов из ее непостижимых законов. Отныне я не буду искать новых ответов, доискиваться до новых фактов и тайн. Я оказался невеждой, мистер Райми, и предпочел гордо выставить свое невежество напоказ, носить его, как орден в петлице.

Вы знаете, в чем тайна моего успеха? — спросил он, вновь сменив галс. Я помотал головой. — Везение, мистер Райми. — Он сделал паузу, чтобы до меня лучше дошло. — Везение, — повторил он, — совпадения и счастливый случай. Вот из чего состоит жизнь. В нашем мире все взаимосвязано на том или ином уровне: вы наверняка слышали старую хохму, что стоит какой-нибудь пташке в Австралии взмахнуть крылом — и на той стороне Земли меняется погода. Преувеличение, но пример прекрасный, не хуже прочих.

Все взаимосвязано, мистер Райми. Каждое слово — часть фразы, каждый поступок — часть пьесы. Автора ищи-свищи — некоторые, правда, придают ему форму богов и уравнений, но они просто идиоты… и однако же, несомненно ясно: все это — дело неких сверхъестественных рук. Все ниточки сплетаются в один узелок, иногда очевидный, но чаше тайный. Порой нам дают прочесть кусочек сценария; но в основном нам попадаются лишь обрывки боковых сюжетных линий. Над карапузом по имени Адольф Гитлер посмеялся какой-то еврей — и миллионы людей гибнут в лагерях смерти. Сперматозоид повстречался с яйцеклеткой — и вот вам зачатие Эйнштейна. Немытому мальчишке приснился сон — и вот появляется Кардинал. Причины и следствия…

Он умолк, встал, прошел к окну, сосредоточенно уставился вниз, на свой город. Я никак не мог понять, куда он, прах его подери, клонит. Из его уст вылетали слова какого-нибудь чокнутого пророка, уличного проповедника, вещающего об откровениях. Великий сценарий, Гитлер с Эйнштейном и прочее… Куда я только влип?

У окна он простоял никак не меньше двадцати минут. Все это время я сидел, не шевелясь, потому что чуял: любое необдуманное движение опасно, любой ошибочный шаг равносилен смерти. Передо мной фанатик — самый могущественный в городе. «Осмотрительность» — слишком слабое слово для того, что мне потребуется. Наконец, после безмолвия, продлившегося целую вечность, он вернулся в свое кресло и вновь понес чушь.