Операция "Переброс" - Павел Иевлев

– Опять при бритье порезался? – пошутил лейтенант, глядя на намокающий кровью бинт.

– Нет, – коротко ответил Борух. – Помолчав, он добавил: – Видел собаку такую серую, которая у столовой вечно трётся?

Михаил напряг память, но ничего определённого не припомнил. Вроде бы было что-то такое, но кто на собак внимание обращает? Он пожал плечами:

– Ну собака и собака…

– Так вот она на меня вдруг кинулась и в руку вцепилась. Прокусила чуть не до кости. Представляешь – пару лет уже мимо неё хожу, она всегда хвостом виляла и в глаза заглядывала – а сегодня вдруг прыгнула. Да ещё молча так, не гавкнула, не зарычала…

– Может, она взбесилась? Ты б к медицине нашей сходил, пусть укол вкатят.

– Так вчера в город все уехали, кроме дежурного фельдшера, а он, зараза, такой косорукий, что мимо жопы шприцом промахивается. Да и нету у них небось сыворотки, откуда… Придётся в госпиталь потом тащиться.

– Кстати о собаках, – спохватился лейтенант, – я ж по делу. Там вас как раз собачники просили подойти, какое-то ЧП у них.

«Собачники» – кинологи, готовящие собак для погранслужбы, – формально не относились к ведомству старшего прапорщика Мешакера, но авторитет его в расположении был непререкаем, и как-то само собой получалось, что ни одно серьёзное ЧП не решалось без его здравых советов. Борух надел фуражку и раскатал рукав камуфляжной куртки, закрывая повязку.

– Пошли, вместе сходим. Посмотрим, что они там натворили.

Старший прапорщик Борис Мешакер и младший лейтенант Михаил Успенский вышли из сумрака казармы на продуваемый степным горячим ветром плац – это были последние спокойные минуты их воинской службы.

Собачьи вольеры располагались на самом краю маленького гарнизона, где короткие асфальтированные дорожки превращались в пыльный просёлок и терялись в сухих ковылях выжженной степи. Уже издалека было видно, что там неладно, – по бестолковой суете, свойственной оставленному без руководства рядовому составу. Не выносивший всякого беспорядка Мешакер прибавил шагу, и лейтенанту пришлось его догонять, поднимая офицерскими ботинками неистребимую даже на плацу пыль. Навстречу им бежал, загребая стоптанными сапогами, солдатик-узбек, страстный собачник, готовый сидеть сутками с любимыми зверями, скармливать им свою пайку масла и, коверкая русский язык, выбивать у самого старшины дополнительную кормёжку. Лицо его было изжелта-бледным, а по пыльным щекам бежали слезы, оставляя на запылённом лице светлые дорожки.

– В чем дело, Файхутдинов? – не останавливаясь, спросил Борух.

– Товарища прапорщик! Большой беда! Все собака мёртвый, совсем мёртвый!

– Что за чушь! – воскликнул прапорщик и тоже перешёл на бег.

Бегущего Боруха Михаил видел первый раз за все полтора года службы в этом гарнизоне. Обычно тот передвигался со степенным достоинством, приличествующим комплекции. Впрочем, в этот день молодому лейтенанту многое предстояло увидеть впервые…

Возле собачьих клеток бестолково толпились человек пять рядовых. Ещё двое, согнувшись, блевали в пыльную траву. Открывшееся зрелище не сразу дошло до сознания лейтенанта – какие-то мокрые красные тряпки были разбросаны по полу вольера… Когда мозг воспринял чудовищную картину, Михаилу сразу захотелось присоединиться к блюющим солдатам – все шесть здоровенных, натасканных на любого противника овчарок были буквально порваны в клочья. Куски мяса и внутренностей вместе с клочьями шерсти валялись в бурых лужах крови, а из угла вольера смотрела на Успенского повисшим на ниточке глазом оскаленная собачья голова.

Первым пришёл в себя прапорщик:

– А н у, войска! Чё уставились, как в телевизор? Собак дохлых не видели? Ты, ты и ты, – показав пальцем на растерянных рядовых, – бегом за лопатами. Ты и ты – за ведрами и к колонке за водой. И чтоб через две минуты все здесь, а то руками отскребать будете! А вы кончайте там блевать! Тоже мне, институтки нашлись! И убрать за собой в темпе! – Повернувшись к лейтенанту, он тихо добавил: – Миша, только ты тут не стошнись, а то я сам сблюю…

Громовой голос прапорщика моментально вернул безумную, никакими уставами не предусмотренную ситуацию в рамки реальности – движения солдат стали осмысленны и стремительны, только несчастный узбек стоял и трясся, а слёзы так и бежали из его раскосых глаз. Борух подошёл к нему, поправил на голове пилотку, застегнул верхнюю пуговицу гимнастёрки и резко встряхнул за плечи:

– Рядовой Файхутдинов! Когда это произошло?

– Товарища прапорщик! Моя утрам спал в казарма, потом дневальный кричать: «Подъём, ваша мать!» – потом я пошёл в столовая, миска для собак брать…

– Короче, азия!

– Моя пришёл и увидел – большой беда, кто-то все собака убивать совсем. Я кричать громко – солдаты прибегать…

– Понятно, – прервал его Борух, – ни черта ты не знаешь. Шагом марш отсюда – думать мешаешь.

Узбек, продолжая всхлипывать, поплёлся в сторону казармы, ещё сильнее сутулясь и загребая сапогами.

Борух подошёл поближе к вольеру и, стараясь не глядеть пристально на разбросанные останки несчастных собак, начал осматривать сетку и решётчатую дверь. Он обошёл вокруг вольера, проверяя руками прочность ограждения и пиная ботинком столбы. Всё было на местах, и засов на двери закрыт.

– Что же это за Джек-потрошитель у нас завелся? А, Миша? И как он это проделал, объясните мне? Ведь если бы кто-то кроме азиата нашего или второго собачника – как бишь его фамилия? – в вольер вошёл, то собачки бы его сами порвали на тряпочки…

– Не справится один человек с шестью собаками, – сказал лейтенант, – это Рэмбо какой-то должен быть или Шварценеггер с пулемётом…

– Никаких пулемётов. Тут их кто-то не то ножом, не то как бы топором разделал…

Борух задумчиво прошёлся взад-вперёд и осмотрел землю. Впрочем, чтобы найти какие-то следы в жёсткой степной траве, надо быть настоящим индейцем – на закаменевшем глинозёме наследил бы разве что тяжёлый танк.

– А скажи-ка мне, лейтенант, кто у нас сегодня службу несет?

– Ну офицеры, кроме дежурных, вчера в город поехали, на штабное совещание. Должны были вернуться к вечеру, но задержались почему-то. Я только что звонил в штаб округа с мобильного – не отвечает никто. Бардак вообще какой-то! Надо с узла связи попробовать. Ну и товарищ подполковник… отдыхает…

Подполковник Кузнецов служил некогда в элитных частях, хаживал и по афганским, и по чеченским горам, командовал спецоперациями чуть ли не в Сомали и был, говорят, непобедим. Поборол же старого вояку обыкновенный зелёный змий. Говорили, что в состоянии жестокого похмелья он, будучи ещё полковником, страшно поскандалил на совещании в Генеральном штабе. По слухам, сам министр был им поименован в глаза паркетным шаркуном и табуреточником. Полковник, недовольный новой военной доктриной, предлагал ему даже стреляться на дуэли. Министр вызова не принял, а полковник, ставши немедленно подполковником, отправился дослуживать в самый дальний и занюханный гарнизонишко, который только сыскался на картах Генштаба. Отправить под трибунал или в отставку героя всех последних войн было как-то неудобно…