13 лет назад мне будет 13 - Анастасия Суховерхова

Мы с ней дружили с трёх лет, и моя мама смогла упросить врача, чтобы она отпустила меня на выходные, чтобы я смогла сходить к Лене на день рождения, ведь для меня это стало бы ещё одной трагедией, ведь мы не пропускали наших дней рождений никогда. Не смотря на то, что никто не знал, где я в данный момент нахожусь, что со мной случилось, действие препаратов, на дне рождении я вела себя непринуждённо, поздравила подругу, играла со всеми, общалась и развлекалась, и на миг забыла о том, где я числюсь в данный момент. Там была одна девочка, моя знакомая и Ленина подруга, которая поправилась. Она рассказывала смешные анекдоты, один из которых я запомнила. Она шутила по поводу своего жирка, так она относилась к своему лишнему весу, и я не чувствовала себя там униженной этим. Ведь врачи во всех отделениях унижали и оскорбляли меня лишним весом, даже тогда, когда я весила нормально для своих лет, а поправляться стала в больнице, они всё равно продолжали мне говорить, что я много ем, зараз съедаю все мамины передачи, которые и в глаза не видела.

В этом отделении была одна детдомовская девочка, звали её Лена Воробьева, она была младше меня на год, коротко подстриженная под мальчика. Конечно, из сирот там много кого было, большая часть отделения, но именно Воробышек, так я запомнила Лену и могла называть, выполняла всю работу санитарок, не спала по ночам, чтобы успокаивать кричащих детей, которые мешали ночным дежурным спать, прибиралась в столовой. Я хотела помогать Лене в столовой, а заодно отвлекаться, но меня прогоняли. Потом её перевели в первую городскую детскую больницу с бронхиальной астмой, у неё долго держалась высокая температура. Тогда я очень позавидовала Лене и тоже хотела, чтобы у меня держалась высокая температура, чтобы меня, как и её перевели в обычную детскую больницу, хотя бы для того, чтобы мне перестали давать психотропные препараты, действие которых было невыносимо терпеть. Да и сама Лена, бывавшая в обычной детской больнице, рассказывала, что условия там лучше. И в этом отделении нас никогда не водили гулять, дневного света мы почти не видели, потому что всё время на окнах весели шторы, которые никогда не открывались. Мылись мы тогда, когда хотел этого медперсонал, а санитарное состояние оставляло желать лучшего, бачки у унитазов не работали, поэтому редко когда смывались. Раковины были очень низкими, возможно там раньше была ясельная группа, и изредка я там могла умыться только стоя на коленях. Своего отражения я тоже не видела, зеркал там не было. Передачи, которые приносили нам родители никогда до нас не доходили, а если что пропадало, и моя мама поднимала шум, всё спирали на Воробышка. Моя мама была единственная из родителей, которая могла поднять шум, написать жалобу, позвонить в Москву, все остальные просто боялись, хотя тоже говорили о плохом отношении и кражах, были там одни у одной девочке первоклашке, которая училась в моей школе. Она разговаривала, и я как-то один раз немножко поговорила с ней, и она мне назвала номер школы. Её папа поддерживал мою маму, но его жена, мама той девочки, заставляла его молчать. Понятное дело, будешь отстаивать свои права, или права своего ребёнка, твой же ребёнок за это и поплатиться.

Я поняла, что в таких условиях я долго не протяну, только ежедневная сладкая гречка на завтрак и ужин вызывала у меня тошноту. Лишь однажды нам как-то на ужин дали глазированные сырки, и мы все так радовались этому, я сразу его съела, а другие решили припрятать на стратегические запасы, когда ещё такую роскошь увидишь. Поэтому я решила просто всё терпеть, ведь с врачами разговаривать было бесполезно, если их даже не брали мои мольбы на коленях, то единственным выходом было терпение лекарств и всего, что я испытывала там. На фоне сильных побочных действий психотропных препаратов, я не только на скудном питании стала поправляться, у меня выросла грудь, из которой стало течь молоко. Для меня, с чего бы вдруг, персонально вызывали детского эндокринолога, который не числился при базе их больницы. От которой толку было столько же, сколько от молока, которое само по себе текло из моих грудей.

Я всё терпела и терпела, настал день выписки в начале марта, я оказалась наконец-то дома и от долгого перетерпения, в момент долгожданного расслабления, у меня произошёл самый настоящий нервный срыв. Я долго плакала, отмываясь и отмокая в ванне, я не стала, есть любимою, приготовленную мамой пищу, а просто вскочила и на эмоциях выбежала из дома на улицу. Почувствовала свободу и воздух, и от непонятных и забытых чувств улицы, привыкшей к физическому и психологическому насилию и издевательствам, я поняла, что мне очень плохо, и свой поступок, я до сих пор объяснить не смогу, я сама никогда не пойму, почему я так поступила. Наверное, я ещё ничего не осознала, ведь за такой период, мне столько пришлось пережить. Гоняли меня, как собачонку из отделения в отделение, пичкали всякой дрянью, причём эта дрянь менялась столько же, сколько лечащих врачей успело у меня побывать, да и не только лечащих, кто там только со мной не разговаривал, так называемые разные какие-то профессора, заведующие разных отделений, помимо лечащих, разные приходящие какие-то. Бывало такое, что собирался целый отряд врачей, вызывали меня, беседовали, потом лечащая врач куда-то уходила, возвращалась с моей любимой игрушкой слонёнком Сонечкой, давала её мне и заставляла объяснить всем, почему у меня игрушка. Они считали это отклонением, что я не должна в тринадцать лет интересоваться игрушками, мне должны нравиться мальчики, которых там было целое отделение. Меня так долго мучали, что в тот момент в моём детском и травмированном сознании что-то произошло, что поздним вечером, в кромешной темноте, выбежав резко из квартиры, забыв про дом и семью, вернулась сама обратно туда, откуда так долго рвалась.

Я позвонила в двери санаторного отделения, меня в удивлённом состоянии туда впустили, сообщили об этом всем врачам по домашним телефонам, а я сидела в холе вместе с дежурным медбратом и всю ночь не спала. Я не думала ни о чём, я просто потеряла себя… Я так долго ждала свободы, что когда её получила, не знала, как ею пользоваться, что мне делать, как жить, что решила вернуться в то месте, к состоянию которого привыкла, уже знала, как себя вести и что делать. Ведь дом я не видела долго,