Бриллиант мутной воды - Дарья Донцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка засмеялась.
— Ну очки такие, старомодные, коричневые, квадратные, умоей бабушки похожие, родинка на щеке, вот тут, возле носа.
— Спасибо, — сказал я.
Старомодные очки и родинка — это точно Соня. Не понимаю, начто надеется Элеонора. У Кати отличная память, она мигом узнает госпожу Чуеву.
— Знаете, кто это был? — немедленно спросиладевушка.
— Нет, — на всякий случай ответил я и вздрогнул.
Как все автомобилисты, я не ношу теплое пальто, и морозпробрался сквозь демисезонную куртку.
— Убийца! — сообщила Катя.
— Да ну? — подскочил я.
— Вы не в курсе?
— Нет.
— А еще брат!
— Извините, я только приехал из-за границы.
— Тогда понятно, — затарахтела Катя. —Слушайте, я все-все знаю, главный свидетель! Сестра ваша замуж собиралась, абудущая свекровь ее ненавидела!
— Кто это вам сказал? — поинтересовался я, лязгаязубами.
Честно говоря, ботинки у меня тоже не предназначены длядлительных прогулок, замшевые, на тонкой подошве…
— Да сама Беата!
— Вы дружили?
Замотанная в толстую шубейку и обутая в теплые валенки, Катясовершенно не испытывала холода, поэтому принялась весьма словоохотливопрояснять ситуацию.
Как-то раз, примерно месяц тому назад, мать мужа довеладевушку до слез, и она гуляла во дворе с сыном в отвратительном настроении.Неожиданно из подъезда вышла Беата и улыбнулась.
— Здравствуйте, какой сегодня день замечательный,солнечный.
— Ничего хорошего, — буркнула Катя.
Она немного удивилась. Беата появилась в их доме не такдавно и держалась со всеми вежливо, но отчужденно.
— Вы расстроены? — спросила соседка.
— Свекровь доконала, — пожаловалась Катя, —прямо запилила до смерти, все ей не хорошо.
— Вот и у меня такая же будет, — вздохнулаБеата, — еще в загс заявление не отнесли, а уже терпеть меня не может.
Около получаса девушки простояли возле подъезда, обсуждаямилых родственниц, и расстались весьма довольные друг другом. Катя и думатьзабыла об этом разговоре, но пару дней назад ее вызвали повесткой в милицию,провели в комнату, где стояло пятеро женщин в каракулевых шубах, и попросили:
— Посмотрите внимательно, никого из присутствующих ранеене встречали?
Девушка прищурилась и воскликнула:
— Вот эта из нашего подъезда вылетела! Я ее сразуузнала, по родинке на щеке.
Потом молодой милиционер, провожавший Катю на выход,разболтал, что эта тетка убила накануне свадьбы невесту своего сына.
— Вот оно как, — причитала Катя, — теперь онинас уже ножами резать начали. Я прям боюсь в ванну пойти, моя запросто утопитьможет.
— Почему вы сказали, что Беата недавно появилась вдоме? — удивился я.
— Так Евгения Львовна умерла, — невпопад ответилаКатя.
— Кто? — совсем растерялся я.
— В ее квартире раньше баба Женя проживала, а примерногод назад ее похоронили. Ну затем Беата въехала, вроде ей по наследству площадьотошла.
— Где же она раньше жила?
— Понятия не имею.
Я лязгнул зубами и осведомился:
— Не знаете, случайно, Лена эта, что газетами торгует,где обитает?
— А здесь, — пояснила Катя, — в нашемподъезде, на пятом этаже, ее квартира самая последняя.
— И Евдокия Петровна тут?
— Эта старая жаба? Точно.
Я поблагодарил Катю и на негнущихся, словно поленья, ногахдвинулся в подъезд.
Внутри обшарпанного помещения невыносимо воняло кошачьеймочой, но мне было все равно. Сняв перчатки, я взялся за батарею ипочувствовал, как тепло проникает сквозь ладони. Внезапно на лестницепоказалась старуха и заругалась:
— Ишь, устроился, ступай отсюдова во двор ссать. Нечегоиз подъезда сортир делать!
— Я греюсь.
— Брехун, — выплюнула милая старушка, —навонял тут.
Ее толстое, помятое лицо излучало гнев, маленькие глазкизлобно поблескивали из-под набрякших век. Я оторвался от батареи и пошел вверх.Сначала заглянул к Лене, которая первого января в такой мороз явно сидит дома.
Дверь без всяких вопросов распахнула девочка лет двенадцати.Лениво двигая челюстями, она, обдав меня запахом мятной жвачки,поинтересовалась:
— Что надо?
— Можете позвать Лену?
— Маманька на работе.
— Ужасно, — совершенно искренно возмутилсяя, — в такой жуткий холод торгует на улице.
— Жрать-то завсегда охота, — философски поясниладевчонка, — мамашке семьдесят рублей в день дают, не выйдет на точку — нифига не получит! Да вы, дяденька, ступайте за угол, она там кукует.
— До которого часа?
— В восемь свернется.
Я вздрогнул. Стоять на пронизывающем ветру десять часов, неимея возможности нормально поесть и согреться, получая за каторжный труд семьдесятрублей? Ей-богу, мне здорово повезло в жизни.
— Не подскажете, Евдокия Петровна в какой квартиреживет?
— Жаба? Прямо под нашей, — ответила отроковица и стреском захлопнула дверь.
Я пошел по ступенькам к той, кого Катя и дочь Лены называлижабой.
Надо сказать, что Евдокия Петровна и впрямь напоминалалягушку. У нее были слегка выпученные глаза и большой рот, сходство довершалтемно-зеленый халат, в который куталась бабушка. Скорей всего, у нее проблемысо щитовидкой, я бы на месте родственников старухи сводил ее к эндокринологу.
— Тебе чего, милок? — весьма приветливоосведомилась Евдокия Петровна. — Чем торгуешь?
Внезапно я ляпнул:
— Милиция, разрешите войти?
— Конечно, — засуетилась хозяйка, — скидавайботинки, держи тапки. Экая у тебя куртенка жидкая, прямо на рыбьем меху; платятнебось мало, хорошую вещь не купить. Замерз, поди, хочешь чайку с мороза?