Не стирайте поцелуи. Книга 1 - Виктория Мальцева

– Лео! Лео! Какой препарат из этих я должна тебе вколоть?

Он реагирует не сразу, и от того, сколько усилий ему нужно, чтобы сосредоточиться, мне становится ещё страшнее. Вся его реакция – это едва заметный поворот головы в мою сторону и взгляд «оттуда», которым он смотрит не на меня, а сквозь меня.

Я понимаю, что решение об обезболивающем, которых тут действительно слишком большой выбор, и его дозировке мне придётся принимать самой. Вначале я выбираю тот, который можно вводить внутримышечно, но взглянув ещё раз на Лео, понимаю, что придётся колоть в вену. Из мышц в сосуды – это слишком долго. Был бы он хотя бы в сознании… Но бледности нет, как в прошлый раз, губы не синие. А может, мне тогда это только показалось со страху? Жгут в аптечке также имеется – значит, он и в вену сам себе вводит. Когда может.

Я видела, как это делается тысячу раз, и смотрела не зеваючи, а изучала, и даже внимательно вслушивалась в пояснения щедрых на информацию медсестёр. Распаковываю шприц, набираю раствор, выпускаю пузырьки воздуха, меняю иглу. Обрабатываю руки, кожу на сгибе руки Лео в одном направлении два раза. Теперь нужно проколоть вену под углом пятнадцать градусов к поверхности кожи – это самое сложное, но одного взгляда на Лео мне достаточно для достижения необходимого уровня решимости. Мне кажется, я физически ощущаю и даже слышу, как рвётся его кожа в месте прокола, но заставляю себя сосредоточиться на проверке, попала ли я в вену – красная пыль, собираясь в нити, потом облака и разводы в жидкости шприца указывает на то, что я всё сделала верно. Развязываю жгут и медленно ввожу лекарство, замечая, что кровь Лео уходит из полости шприца, но не из моей памяти.

Уже через считаные минуты Лео закрывает глаза и начинает дышать спокойнее.

Он весь мокрый. Пот без запаха, но липкий на ощупь. Я не нахожу в ванной маленькое полотенце, но мне удаётся отыскать его в нижнем выдвижном ящике на кухне. Тут же (сама при этом как зомби) смачиваю его тёплой водой, затем, подумав, набираю воду той же температуры в первый найденный пластиковый контейнер, показавшийся достаточно глубоким, и иду к Лео. Смачиваю и обтираю вначале его лоб, потом щёки, за ними шею. Его футболка в районе горловины, подмышками и посередине груди насквозь мокрая, но даже если бы я решилась снять её с настолько замкнутого в своих границах парня, как Лео, мне бы элементарно это не удалось. Но насмотревшись на него во время боли, я боюсь даже шелохнуть его руку, не говоря уже о большем. Поэтому вытираю то, что снаружи – руки, живот и грудь – куда достаю.

Даже сейчас я не в состоянии объяснить собственные действия в ту ночь, но помню только, что всё это было мне необходимо на каком-то клеточном, базовом уровне. И тогда же я поняла, что не уйду. Ещё не разобралась, зачем он мне нужен, но знала, что не оставлю его. И перестала маяться.

Вскоре я понимаю, что он спит. Мне удаётся подложить под его голову сложенное вчетверо полотенце, и только после этого тревога о том, что ему больно лежать на этом мраморном полу меня отпускает. Вначале каждые десять минут, затем каждые двадцать-тридцать я проверяю его пульс, прислушиваюсь к дыханию, даже считаю количество вдохов в минуту и сверяюсь с таблицами в сети. У меня нет медицинского образования, и то, что никак не вписывается в симптоматику хронических или острых (прострельных) болей в любом отделе позвоночника, подходит под описание травматического шока. Но причина боли Лео не травма – по крайней мере, получена эта травма не сейчас – поэтому его боль может быть сильной, но не должна быть шоковой. Кроме того, в качестве информации у меня есть его аптечка, и названия ампул, педантично вложенных в специальные петли, как в женской косметичке, мне знакомы – такие назначаются в хосписе тем терминальным пациентам, боль которых невозможно снять общедоступными медикаментами. Некоторые их наименования особенно меня пугают, потому что даже очень страждущим их дают не всегда, а с большой осторожностью и под строгим контролем.

Я долго всматриваюсь в спокойное лицо Лео и словно в трансе провожу рукой по его волосам, всё ещё влажным после приступа, глажу ладонью его лоб, щёку. Похоже, у него спала лихорадка и температура тела теперь даже ниже, чем нужно. Такое бывает после ввода препаратов, я об этом знаю, но мне вдруг становится невыносимо холодно и кажется, что Лео замерзает на мраморных плитах пола. Около двадцати минут я просовываю под него края пледа и скрестив их под ним, очень медленно и аккуратно перетаскиваю его на мягкий, покрытый ковром пол спальни. Только здесь тревога и нервозность, наконец, меня опускают. Я укутываю Лео в тёплое одеяло – сейчас важно его согреть, растираю ступни и кисти рук, чтобы восстановить кровообращение и температуру. И только когда сам он становится теплее, а губы меняют свой цвет с бледно-розового на малиновый, на меня в прямом смысле наваливается усталость. Так неожиданно и непреодолимо, что я успеваю только подумать о том, что неплохо бы притащить из своей спальни одеяло и подушку, но не сделать это.

Heaven Up There – Palace

Меня будит яркий свет. Я не сразу понимаю, почему лежу на полу, свернувшись калачиком и тесно прижавшись к тёплой горе рядом. Я замёрзла, у меня болит спина и весь правый бок, онемела рука, на которой лежу, и будто отёк мозг. При этом я крепко держу что-то в руке – запястье. Не моё. Память мгновенно возвращается: я же не собиралась спать! Только хотела немного полежать, пока сосчитаю пульс у парня. Сейчас, к слову, он нормальный.

Только начинаю подниматься, морщась и кривясь от боли во всём теле, как вдруг замечаю, что Лео смотрит на меня: прямо и осознанно будто впервые видит. Не Лею Харпер, не моё лицо, а именно меня. Затем опускает взгляд на собственную грудь, где под пледом лежит моя ладонь, всё ещё обёрнутая вокруг его запястья, и он конечно это ощущает. Само собой, я сразу же её убираю, предлагая объяснение:

– Следила за сердцебиением.

И поднимаюсь, злая, что мне приходится ещё и оправдываться.

– Я услышала шум, спустилась, а тут ты… Я вколола тебе вот это, – протягиваю ампулу прямо ему под нос.

Лео сводит глаза к переносице, пока читает название, но выражение его лица не меняется, и мне становится понятно – он смотрит автоматически, машинально. Уже через мгновение он снова вглядывается в меня огромными и очень странными глазами.

– Лео, ты в порядке? – додумываюсь наконец спросить.

– Да… – тихо произносит.

Мы некоторое время так и пялимся друг на друга, и вдруг я замечаю, что Лео начинает дышать чаще, весь натягивается, как флагшток, потом, неуклюже сглотнув, пересохшими губами задаёт мне вопрос:

– Я ничего такого… не сделал?

Что он имеет в виду? Сексом мы точно не занимались. Неужели?! У него бывают провалы в памяти?

– Ну… – говорю, – прям вот такого ничего.

Лео неуверенно поднимается и, сидя на полу, осматривает себя. Что он ищет, я не знаю, но подкатываю ему стоявшую до этого у стены коляску. Да, Лео лежал в гостиной, а коляски нигде поблизости не было. Не было её видно и при его первом приступе, насколько я помню. Мне очень хочется поинтересоваться у него, каким образом он уже дважды оказался без коляски в гостиной, и в обоих случаях с приступом, но пока ещё не хватает смелости.