Еще один шанс - Галина Врублевская

Я ушла в издательство, стала работать с рукописями, а не с людьми.

Подруги одна за другой выходили замуж, рожали детей, губили свои жизни у плиты и стиральной машины. А я вдруг обнаружила, что перспективы у меня никакой, даже деньги перестали радовать. Мужчина, который посещал меня по средам, помирился со своей женой, покаялся перед ней и расстался со мной. А возможно, он нашел любовницу помоложе. А мне теперь и в театр сходить не с кем, разве что с разведенными приятельницами. Да и те вот-вот станут бабушками и снова уйдут от меня в свой личный мирок. И опять моим уделом станет одиночество.

* * *

Поезд летел в ночи. Густой темный лес, подступивший к железнодорожному полотну, казался сплошной темной стеной. Лишь изредка в разрыве лесной полосы мелькали едва заметные огоньки. И тусклый огонек светил под потолком моего вагона. Запутавшись в своих воспоминаниях, я уже не различала, что было на самом деле, а что я пыталась вообразить. Даже в фантазиях не получалось представить для себя складную судьбу – что за проклятие! Я перебрала всех мужчин, встреченных мною на жизненном перекрестке. Мысленно я усадила их в один вагон, хотя наше знакомство и встречи случались в разных местах. Но правдой было то, что однажды я впервые самостоятельно ехала на юг в плацкартном вагоне.

Удивительно, почему мне в голову с такой настойчивостью лезет эта пряха мойра, тянущая нити моей судьбы? При каждом воспоминании появляется босоногая пассажирка-вязальщица, очень на нее похожая. Уж не схожу ли я с ума? Хотя, думаю, пока дело до этого не дошло, но утомилась я порядком, да еще замучила себя тщетными сожалениями о прошлом. Все возможности упущены, и поздно искать счастья.

«Спать, спать, спать», – приказывали колеса, убаюкивая меня.

Утомленная мойра, облаченная в долгополое платье, отбросила вязанье в сторону. Затем потянулась, выпрямила колени и уперлась босыми ступнями в край противоположной скамьи. Глядя на соседку по купе, с горечью усмехнулась, накрутила на палец прядь обесцвеченных временем волос. «Эта разборчивая мечтательница так неблагодарна! Я предложила ей столько вариантов на выбор, а она… Мало того что толком не смогла распорядиться ни одним выбором, еще и заявила, что меня не существует».

– Милая, – окликнула мойра попутчицу. – Ты слышишь меня? Попробуем еще раз?

Ресницы спящей пассажирки вздрогнули, в уголке глаз ее застыли слезы. Мойра чувствовала, что женщина оплакивает свои ошибки. Душе нужно время, чтобы вызреть. Ну, не могла, никак не могла она в свои двадцать лет разглядеть свою судьбу. Хотя богиня судьбы прекрасно все понимала, она продолжала сокрушаться. Незадачливая мирянка видела лишь тех мужчин, кто маячил перед ее глазами, кто был на виду. А множество других соискателей проскользнули мимо девушки незамеченными, как тот неказистый практикант, подрабатывающий на каникулах проводником. Мелькнул раз-другой и потерялся на бескрайних просторах.

Мойра вздохнула, умудренным взглядом изучая узоры своего изделия. Если бы неопытная птичка знала, что мальчишка-проводник тоже умеет бренчать на гитаре. Она ведь так и не купила ему пива на полустанке и не попыталась помочь с квартирой, когда он просил ее об этом. Сколько возможностей люди отвергают по своей незрелости! И что гитара! Множество иных достоинств этого человека так и не открылось ей. «А какие пылкие и призывные взгляды он бросал на мою красавицу! И я ведь ее толкала: обернись, посмотри. Не увидела, не услышала, не почувствовала».

Что было сил мойра воскликнула: «Проснись! Он рядом! Больше такого случая не представится!»

Женщина, казалось, услышала. Она приоткрыла глаза и, опираясь на локти, приподнялась к окну. За стеклом, пробивая черноту ночи, ярко светили фонари. Возвышался украшенный аркой вокзал. Среди толпы пассажиров выделялся носильщик, толкавший перед собой тележку, доверху груженную багажом. На миг путешественнице показалось, что сверху лежит ее собственный, добротной кожи старый чемодан, а в нем ее самое лучшее платье. Как? Почему ее багаж увозят? Ведь она еще в вагоне, ей надо ехать дальше!

В следующий момент мойра неуловимым движением пальцев соткала в воздухе невидимый узор и набросила на плечи спящей женщины легкую шаль. И тотчас растворилась в пространстве.

Я резко проснулась, разбуженная сном о пропаже моего багажа. Кажется, наступило утро. Уголок салфетки, свисающей со столика к подушке, отчетливо белел перед моим носом. С опаской скосив глаза к полу, я с облегчением убедилась, что чемодан на месте: стоит, миленький. Вновь прикрыла веки, чтобы задержать в сознании ускользающие видения: ночь, вокзал, огни фонарей… И тут же в мои грезы ворвался уже реальный голос – мужской, с легкой хрипотцой.

Я взглянула в сторону двери: на пороге купе стоял человек в железнодорожном мундире, с густыми, но аккуратно подстриженными усами. Козырек его фуражки блестел в солнечном луче, проникающем из окна в купе.

– Это ваша косынка? – повторил он, кладя на столик тонкую, как паутина, шаль. В ней были искусно сплетены белые, черные и золотистые нити.

Я села, поджав под себя ноги и прикрывшись простыней.

– Понятия не имею, чья эта вещь. Может, на промежуточных станциях кто и входил в купе, но я не заметила. Почти всю ночь проспала.

– Тогда разрешите представиться: начальник поезда Николай Николаевич. А вы занимаете полку в соответствии с местом, указанным в билете? – спросил он, как мне показалось, строго. – Паспорт предъявите, пожалуйста.

Я вытащила из-под подушки сумку и стала лихорадочно рыться в ней в поисках паспорта и билета. Затем вспомнила, что билет сдала проводнице. Испытывая легкое беспокойство, я протянула ему паспорт.

Подтянутый начальник поезда – выправкой он походил на летчика – посмотрел на фотографию. Снимок был сделан несколько лет назад, и мне нравилось, как я на нем выгляжу.

– Так, так, милая госпожа… – снова обратился ко мне начальник. – Где-то я уже видел точно такие, играющие разноцветьем глаза.

Голос начальника был на редкость красив, низкие бархатистые нотки вызывали во мне непонятное волнение.

Николай Николаевич едва заметно шевелил губами, что-то подсчитывая. Усы его при этом смешно топорщились.

– …Год 19.., поезд «Москва – Анапа». Я пятый курс закончил, проходил здесь практику. Я вас сразу тогда заприметил, вы были такой смешной девчонкой и такой обаятельной. И впоследствии не раз вспоминал, даже пытался разыскать. Кстати, вы мало изменились… Меня, конечно, не помните? Я таким тощим был, а девушки крепких парней любят.

Шутник! Кто может похвастаться такой памятью? Разумеется, проводника из той давней поездки я помнить не могла, зато ночные видения вновь всплыли в мозгу. Студент-практикант, разносящий чай. Но не станешь же рассказывать первому встречному о своих снах. Я неопределенно качнула головой.

Между тем из тамбура донесся звонкий голос нашей проводницы, за сутки с лишним выученный мной наизусть.