Ниже нуля - Дэвид Кепп

В данный момент под мышкой миссис Руни несла две обувные коробки, а на лице ее было такое выражение, что Кекс предпочел открыть ворота без дальнейших попыток любезничать. Жара и впрямь была примечательной, и в центре города доходила до тридцати градусов. Но в любом случае, Мэри жаждала увидеть свою ячейку побыстрее, и стоять между ней и ее вещами было опасно.

Кекс поглядывал в мониторы. Итак, вот она проходит в западный коридор, где ее химическая завивка плывет мимо бесконечных рядов одинаковых кремовых гаражных дверей. Наконец она нажимает на кнопку лифта и ждет, оглядываясь через плечо – да, Мэри, кто-то специально крался за тобой, чтобы стащить обувные коробки со старыми носками, – он продолжал смотреть, как она заходит в кабину, спускается на два этажа вниз, покидает лифт, преодолевает половину пути по подземному коридору своей странной, шаркающей, бочком, как у койота, походкой, и распахивает искомую дверь.

Переступает порог, зажигает свет и захлопывает за собой створку.

В ячейке она пробудет как минимум несколько часов.

Когда ты осознаешь, что пялишься остекленевшими глазами на кучу мониторов и наблюдаешь, как еще не старая женщина медленно, целенаправленно тащится по одинаковым белым коридорам, чтобы спрятать в комнатенке без окон свое очередное, никому не нужное и неинтересное добро, когда ты понимаешь, что она не может сделать ничего, представляющего хоть какой-то интерес, именно в этот момент до тебя доходит: ты достиг дна и дальше падать некуда.

И сейчас Кекс достиг дна.

Но вдруг что-то изменилось.

Его взгляд переместился на верхний правый монитор в углу, показывающий, что происходит за другой стойкой в восточной части здания.

Показалась Наоми.

Подземный складской комплекс был огромным и пробуравливал холмы, что позволяло грузовикам из Канзаса ехать прямо, а не объезжать его сначала по шоссе 83, а потом по трассам 18 и E. Поэтому для машин Инженерного Корпуса было предусмотрено два въезда, в восточной и западной частях гигантского горного массива.

В результате в Атчисоне имелись две стойки регистрации, где всегда дежурили два сотрудника, хотя, учитывая, что наблюдали они за разными секциями, они почти никогда не пересекались.

Пока вы сами этого не захотите (чего Кекс, например, добивался целых две недели, со дня, когда Наоми вышла на работу). График у нее оказался беспорядочный – парень никак не мог понять, когда она появится на складе, – поэтому все, что он мог делать, просто глазеть на нее, уставившись в мониторы, и планировать встречу, но пока без особого успеха. Несколько раз, когда она делала обход, ему почти удавалось с ней столкнуться. Но если она не сидела на месте, Кекс мог только гадать, куда она направится, поэтому до сих пор не придумал сценарий, где его появление было бы естественным. Гигантская территория давала единственную возможность: сначала засечь ее на мониторе, после чего сломя голову бежать туда, где она предположительно могла находиться.

Выслеживать Наоми проще, чем гоняться за ней. Было все-таки нечто сомнительное в том, чтобы, затаив дыхание и покрывшись потом от страха, «случайно» наткнуться на красивую женщину и напугать ее до полусмерти.

Теперь, однако, шанс стучал в его дверь кулаками, поскольку Наоми шагала по длинному восточному коридору с полным мусорным ведром. Она, конечно, двигалась к погрузочной платформе, где стояли мусорные ящики.

Кекс схватил свое пластиковое ведро – спасибо, Гриффин, жирная ты свинья, ты ведь знал, что я выброшу твоего поганого тунца – и выскочил из-за стойки.

О своей матери Наоми Уильямс знала три вещи – та была умной, держала себя в неплохой форме и паршиво разбиралась в мужиках.

К сожалению, дочь успешно унаследовала все три качества. Но разница, однако, существовала. Она изучила материнские ошибки и даже могла проанализировать, как они постепенно, одна за другой, разрушали жизнь женщины – словно на кадрах с машиной, неторопливо разбивающейся в момент аварии.

Наоми уже выучила наизусть каждый поворот руля, каждый удар по тормозам, который неотвратимо приближал мать к катастрофе. Именно поэтому она поняла, как управлять своей собственной жизнью, чтобы успешно разбить ее вдребезги. Но она не желала повторять тех же ошибок. Она хорошо училась, посещала внеклассные занятия и точно знала, чего хотела. Она планировала и репетировала свой побег после университета так часто, что могла проделать его и во сне.

Но когда после выпускного Наоми поняла, что беременна, глупые мечты пришлось выкинуть из головы. Она должна иметь ребенка.

Ее семью никто не назвал бы религиозной: мать и регулярно меняющиеся отчимы ходили в церковь только на Рождество и во время похорон, как и остальные в округе. Но семья Майка – простите за каламбур, била в барабан божией славы весьма серьезно. Собственно, ничего необычного: в той части страны жили многие искренне верующие еще со времен волны евангелистов, прокатившейся по Югу и Среднему Западу в конце семидесятых годов двадцатого века. Только Снайдеры принадлежали не к депрессивным католикам, но к новому, радостному виду верующих. Они любили всех, они правда серьезно любили каждую Божью тварь.

Детей было пятеро, и хотя начинали они нормально – там перехватить банку пива, тут затянуться косяком, к моменту, когда им стукнуло четырнадцать или пятнадцать, родители опутали их плотной смирительной рубашкой веры. И они не притворялись – намерения их были максимально серьезны. Сначала Наоми подумала, что это очень круто: столько внимания она никогда не получала дома, и когда они с Тарой Снайдер в восьмом классе стали лучшими подругами, у девушки вошло в привычку оставаться в гостях на ночь.

Ее собственная мать, занятая распадающимся третьим браком, казалось, была только рада тому, что дочери есть куда пойти.

Пока Божественная любовь разливалась по религиозному семейству в течение следующих пары лет, Наоми и ее подруга научились ловко ее обходить. У каждого Снайдера имелась определенная роль, и Тара была счастлива играть свою – отбившейся от стада овечки.

В итоге девушки слишком много пили, часто ходили на вечеринки и зависали не с теми парнями. Но все это оказалось очень полезно и, по мнению окружающих, принесло Наоми большую выгоду, чем Таре. Она без труда училась почти на «отлично», делала успехи в школьной команде по баскетболу, даже если кутила всю ночь напролет, и была зачислена в университет Теннесси благодаря субсидии. Да, она останется должна шестьдесят тысяч, но ведь в универе есть отличная ветеринарная программа, и она разберется с долгом в течение пяти лет.

Поэтому, если у кого-то и было право тусить в любое время суток и спать с кем попало, то только у Наоми Уильямс. Тему же с любовью Господа ей нравилось симулировать, а иногда – ненадолго принимать всерьез, в обмен на объятия Снайдеров, теплые и надежные даже в своей самой нелепой форме.

Проблемой был не Бог.

А Майк Снайдер.