Непрощенные - Андрей Муравьев

Тропинка побежала вниз, спускаясь в балку. По дну бежал ручеек: узкий, с прозрачной, холодной водой. Не сговариваясь, мы подбежали, рухнули на животы и приникли к воде. Пили, пили и пили, утоляя накопившуюся жажду и набирая влагу про запас. Когда спутники отвалились от воды, я стащил сапоги, размотал портянки и опустил ступни в прохладный ручей. Механик последовал моему примеру, а вот «летеха» не стал. Его дело. Нет лучшего средства снять усталость, как окунуть ноги в холодную воду – проверено опытом.

После питья есть захотелось еще больше. Мы шагали по лесной тропинке, а она все не кончалась. В желудке немилосердно бурчало, я невольно шарил взглядом по лесной подстилке. Грибов не видно, что и понятно – июнь, ягодник не попадался, яблоки на соснах не растут… Господи, скорей бы жилье! Не дадут хлеба, так в огород можно залезть, морковки подергать, бурачков. Картошки, пусть даже мелкой… У нас пистолет, прогнать побоятся.

Чарующий запах тушеного мяса пощекотал мне ноздри, заставив замереть. Галлюцинация? Добегался! Я оглянулся на спутников. Они остановились и крутили головами, принюхиваясь. Всем одновременно мерещиться не может.

– Там, – указал рукой механик. Паляница подтвердил, экипаж, не ожидая команды, свернул с тропинки и вломился в кусты. Мне оставалось только возглавить движение. Запах то пропадал, то возникал снова, каждый раз усиливаясь. Я достал «парабеллум» и загнал патрон в ствол. Крестьяне не тушат свинину в лесах, мясо – еда военных. Или же советская часть, или… В последнем случае будем щелкать зубами, немцы если и угостят, то свинцом. Зато про голод забудем…

Гул моторов прервал размышления. Неподалеку, и как раз в том направлении, куда мы двигались, проходила дорога. Судя по звуку, по ней шла колонна. Чья? Наша или немецкая?

Лес кончился внезапно. Мы стояли на краю небольшой полянки, за ней сквозь редкие деревья виднелась дорога. Вернее, крыши тентов проходящих машин – дорога шла ниже. Заметить оттуда нас не могли. А вот с поляны… Посреди нее стояла полевая кухня на огромных деревянных колесах. Железная труба дымила, двое запряженных битюгов флегматично щипали траву. Поодаль суетился солдат в сером мундире. Он разделывал пилой сухую лесину. Притаившись за кустом орешника, я обшарил взглядом поляну. Никого. Странно. Внезапно, пришедшим откуда-то сверху озарением, понял, что немец один. Свернул с дороги за дровишками. Оставить кухню на обочине не решился: вдруг утащат чего? Да и дрова носить далеко. Хозяйственный…

Немец тем временем закончил пилить, отнес поленья к кухне, сгрузил и заглянул в котел. Облако пара вырвалось наружу. Ветер дул в нашу сторону, и неудержимо манящий запах достиг через секунду. За моей спиной зашевелились Паляница с механиком, стало слышно, как заурчало в их животах. Черт!

Оглянулся. Серостальная форма танкистов отличается по цвету от немецкого «фельдграу», но сходство есть. Кто не рискует, тот не обедает!

Наше появление немец прозевал, а когда заметил, застыл недоуменно. Мы шли вразвалку, не спеша, как идут к ротной кухне уставшие в боях солдаты. Пока немец соображал, мы подошли совсем близко. Он догадался в последний момент и дернулся к упряжке, но «парабеллум» уже смотрел ему в лицо.

– Хальт!

Немец замер. Прекрасно! Мне не хотелось стрелять – могли услышать с дороги. Паляница метнулся к упряжке и вернулся с карабином в руках. На ремне, переброшенном через плечо, – гроздь подсумков. Вот и славно! Это очень легкомысленно, господин фриц, оставлять оружие в повозке, его следует держать под рукой.

– Где остальные?

Паляница перевел. Немец зачастил, испуганно бегая глазами по нашим лицам.

– Он один, – резюмировал «летеха». – Второго повара ранили осколком, он отвозил его в госпиталь, теперь догоняет своих. По пути решил запастись дровами.

Что и следовало доказать.

– Что в котле?

– Картофель с мясом, – перевел лейтенант.

– Мы обожаем картошку с мясом! – сообщил я и поторопил немца: – Шнель!

Он метнулся к упряжке, спустя минуту в руках каждого была алюминиевая миска с тушеной картошкой. У немца нашлись и ложки. Шипя и обжигаясь, мы набросились на еду. Картошка оказалась слегка недоваренной, но на это было плевать: горячее сырым не бывает. Ели стоя, не забывая поглядывать по сторонам: береженого бог бережет. Миски опустели, немец наполнил их снова. В этот раз не торопились, первый голод утолен. Закончив, облизал ложку и сунул за голенище сапога: пригодится. Моему примеру последовали лейтенант и Коля-мехвод. Немец принял у нас миски, метнулся к кухне и открыл крышку второго бака. В ноздри ударил забытый аромат. Кофе? Ну конечно! Чай в вермахте не пьют.

Немец наполнил алюминиевые кружки и поднес нам. Паляница схватил и жадно припал, а вот Коля, отхлебнув, сплюнул:

– Горько!

Я попробовал – без сахара. Зато бодрит.

– Пей, Коля, это полезно!

Механик послушался. Морщась, он осушил кружку до дна. Повертел ее в руках и со вздохом вернул немцу. Все правильно: вещмешков у нас нет, за голенище кружку не засунешь. Я отдал немцу свою, а вот Паляница попросил добавки. Где, интересно, пристрастился? В Красной Армии до войны кофе не подавали…

Личный состав был накормлен, следовало двигаться дальше, предварительно решив судьбу немца. Он, видимо, догадался, потому что вдруг жалобно затараторил.

– Умоляет не убивать его! – переводил Паляница. – Говорит, он не наци, его мобилизовали. У него двое детей…

– А у наших, что погибли, их не было?!

– Товарищ сержант! – Паляница расправил грудь. – Надеюсь, вы не собираетесь?..

Я не собирался: немца убивать не хотелось – не давешний фашист. Лицо посерело от страха, глаза бегают.

– Как зовут?

– Гефрайтер Мюллер! – вытянулся фриц.

Гляди ты! Часом, не родственник?

– Что такое гефрайтер? – встрял Коля.

– Вроде ефрейтор… Пусть скажет: «Гитлер капут!» – велел я. Паляница перевел.

– Гитлер капут! – немец заорал с таким энтузиазмом, что все засмеялись.

– Живи, гефрайтер!

– Данке, герр официр! Данке!

Немец закланялся, затем метнулся к кухне и вернулся с картонным ящиком. На траву посыпались плоские жестяные банки.

– Битте!

– Говорит, французские сардины, – перевел лейтенант.

Немец снова метнулся к кухне и принес коробку с сухарями. Сухпай… У них, значит, при кухне возят. Мы рассовали сухари и банки по карманам – сколько влезло, немцу наказали замереть на час. Он так кивал головой, что было видно: просидит два. Тронулись. Сытые, вооруженные. Лейтенант перепоясался немецким ремнем с подсумками, карабин держал в руках. Сторожится – правильно! Я взял пистолет в руку, немецкий штык отдал Коле. Механик схватил его радостно. Оружие придает уверенности.

Шагать на полный желудок было тяжко, но отдыхать – еще хуже. Заснем, а с дороги свернут мотоциклисты. У них на колясках пулеметы «МГ», наделают нам дырок – винтовку поднять не успеем. Нет уж!