Проклятье музыканта - Наталья Калинина

Позади меня, неподалеку от того места, где сидела я, только чуть выше, стоял мужчина в куртке и надвинутой на глаза бейсболке. Сунув руки в карманы, он, как и недавно я, смотрел на то, что происходило внизу. И вдруг чуть повернул голову в мою сторону, и мне показалось, что наши взгляды скрестились, хоть я и не могла разглядеть лица незнакомца из-за скрывавшей его тени от козырька бейсболки. Ощущение, будто мне на лицо налипла паутина, заставило меня провести ладонью по щеке. Мужчина едва заметно кивнул, словно приветствуя меня, и, развернувшись, направился к дороге. Мгновение, и он уже скрылся за припаркованными на небольшом пятачке фургонами съемочной группы.

– Анна! – окликнул меня Рауль, когда я спустилась. Рядом с ним уже находилась актриса. И, как только я приблизилась к ним, он мне ее представил:

– Познакомься, это Эстер. А это Анна…

– Рауль рассказал вашу историю знакомства, – сказала девушка. – Ничего красивей и романтичней я не слышала.

В ее голосе восхищение смешалось с легкой грустью, будто она сожалела о том, что в ее жизни не случалось романтичных историй. Может ли такое быть? Я с недоверием посмотрела на нее. У нее был тот тип лица, который широко востребован модельными агентствами: высокие скулы, тонкий нос, пухлые губы. Она была испанкой, но, если бы я не знала этого, подумала бы, что Эстер принадлежит к северным народам: светлокожая, с большими серо-голубыми глазами, с прямыми густыми волосами цвета зрелой пшеницы. Она была выше меня ростом и более хрупкого сложения. Красивая и успешная девушка, вокруг которой наверняка вьются многочисленные поклонники. Так откуда тогда эта грусть в ее голосе?

– Как себя чувствуешь? – обратился Рауль к Эстер. Вчера он рассказал мне, что на съемках было так душно, что в какой-то момент актрисе стало плохо.

– Хорошо, спасибо, – улыбнулась девушка. Она уже переоделась для съемок и теперь ежилась от холода в коротеньком пляжном платье, переступая босыми, открытыми почти до самых бедер ногами. Не спасал ее от холода даже накинутый поверх платья шерстяной кардиган. В какой-то момент она, услышав всплеск набежавшей на берег волны, с опаской бросила взгляд на неприветливое море и передернула плечами:

– Надеюсь, нас не заставят искупаться. Холодно как!

– Если бы не протянули до октября, а сняли клип, как и планировали, в начале сентября, то заставили бы, – сказал Рауль. – Боюсь, мы с Эстер будем не столько страсть изображать, сколько пытаться согреться. Надо, видимо, попросить режиссера изменить сценарий и заменить объятия на ветру на пробежку туда-сюда по берегу.

Мы с Эстер засмеялись. И в это время дали команду начинать.

На съемки этих эпизодов ушло все утро. Беспощадный режиссер, словно не замечая ни поднявшегося ветра, ни того, что несчастные актеры уже изрядно продрогли, заставлял Рауля с Эстер то обниматься, стоя по щиколотку в холодной воде, то бегать по кромке прибоя, поднимая брызги, то лежать на песке. И кому было хуже – актрисе в мокром платье или обнаженному по пояс Раулю в намокших джинсах, – сложно сказать. Ребята из группы, наблюдавшие за съемками, поначалу подбадривали друга и его напарницу веселым свистом и комментариями, а под конец сочувственно замолчали. Романтично обниматься на песке под палящими лучами солнца, но не вымокшими и на ветру.

– Эй! – не выдержал Чави, услышав, как пару в очередной раз попросили зайти в море. И, вскочив, крикнул режиссеру: – У нас гастрольный тур скоро! Если Рауль с ангиной или пневмонией свалится, петь за него ты будешь, клянусь!

Наконец с этим эпизодом было покончено, объявили о перерыве, который предназначался не столько для отдыха, сколько для подготовки к съемкам последней сцены. Продрогшая Эстер торопливо закуталась в поданное ей полотенце и бегом направилась к фургону – переодеваться. Рауль, закатав выше колен штанины мокрых джинсов, смывал под струей пляжного душа песок и, похоже, уже не замечал падающих ему на голую спину холодных капель.

– Как, теплая водичка? – пошутила я, подходя к нему с полотенцем в руках.

Вместо ответа он брызнул в меня водой. Ледяные капли попали на оголенную кожу руки, заставив меня взвизгнуть от неожиданности:

– Сумасшедший!

А Рауль уже схватил меня за запястье и легонько дернул на себя, делая вид, что пытается затащить под душ. И когда я испуганно выдернула руку и отскочила, засмеялся.

– Мне кажется, я уже настолько замерз, что потерял чувствительность, – признался он, торопливо кутаясь в полотенце. – Спасибо, что не в декабре жаркое лето заставили изображать. Брррр…

– Беги одевайся! – скомандовала я, видя, как он приплясывает на месте, чтобы согреться. – Там кто-то снарядился за кофе, я заказала и для тебя.

– Вот спасибо! – с чувством поблагодарил он и бегом направился к фургону, из которого уже вышла переодетая в джинсы и футболку Эстер. Согреться она так и не смогла, поэтому куталась в раздобытое где-то одеяло. К девушке сразу направился Чави, который протянул ей завернутый в фольгу бутерброд. Эстер с улыбкой поблагодарила, и парень, приободренный ее благодарностью, собрался уже было завязать разговор, но к актрисе подошел режиссер и принялся что-то объяснять, показывая руками в сторону дороги.

– Анна!

Я оглянулась и увидела, что ко мне направляется переодетый в сухую одежду Рауль. В руках у него были пластиковые стаканчики с кофе, а из карманов куртки торчали завернутые в фольгу бутерброды.

– Держи!

Я взяла один стаканчик и вытащила из кармана бутерброд. Отыскав большой валун, мы уединились ото всех и, глядя с этого места на пляж, принялись за еду. Молча, «разговаривая» лишь одними взглядами и понимающими улыбками: это место вызывало одинаковые воспоминания у обоих.

Последнюю сцену снимали неподалеку от пляжа, на шоссе. Для того чтобы перекрыть участок дороги, пусть и не очень оживленной – на самом деле машины по ней ездили крайне редко, – получили специальное разрешение. Но все хлопоты того стоили: вид с этого места открывался изумительный. Внизу пенилось, разбиваясь о скалы, море. Подсвеченное солнцем, оно создавало иллюзию вернувшегося лета. А упитанные чайки, с криком носившиеся над прибоем и рассевшиеся на камнях в маленьких бухтах, добавляли живописности картине.

Эстер уже находилась возле начерченной на асфальте мелом отметки. Компанию девушке составлял Чави, облокотившийся на свой отмытый от дорожной пыли, блестевший на солнце красной лакировкой спортивный байк. Наконец-то парень получил возможность поговорить с девушкой и, похоже, делал шаги к успеху: Эстер, слушая его, дважды улыбнулась. Но их беседу прервали командой начинать съемки. Рауль подошел к другу и оседлал его мотоцикл.

– Удачи! – пожелала я мужу, вспоминая о том, как мы прошлым летом мчались на его байке навстречу звездной ночи, которая открывала нам свои объятия, благословляла лунным светом и теплым ветром. Возможно, Рауль подумал о том же, потому что, сев на мотоцикл, оглянулся на меня и подмигнул.

Пару снимали то с одного ракурса, то с другого, то просили разогнаться и пронестись мимо едущей рядом машины с камерами и осветительной техникой, то, наоборот, притормозить.