Дикие пчелы на солнечном берегу - Александр Ольбик

Вадим с Грихой о чем-то шептались возле лохани, и, если бы кто в доме прислушался к их речам, то в сбивчивой скороговорке уловил бы слово «лимонка».

Мама Оля взяла с лавки кружку с водой и поднесла, к губам Ромки. Он попил и тут же запросился на улицу. Его пошла провожать Тамарка — ждала, пока за углом по старым морщинистым стенам шуршала струйка и пока не показалась измученная жизненными передрягами фигурка племянника.

Уже были зажжены лучины и окончена нерадостная трапеза, когда к окну, что смотрело в сторону леса, прильнуло снаружи чье-то лицо. Его первой заметила Верка и тихо позвала отца: «Пап, чья-то образина в окошке…»

Карданов исподтишка глянул по очереди во все три окна и успел ухватить взглядом уже уходящее от стекла пятно.

— Слышь, Керен, кто-то ошивается по зауголью, — так же тихо сказал он Александру Федоровичу. — Не Гаврила ли пришел с отместкой?

— Дверь отперта — кому надо, не зацепятся, — дед не проронил больше ни слова. Он сидел за столом, спиной к окну, в которое только что подглядывали, и листал Библию. Дед не умел читать, но твердо верил, что общение со священным писанием оборонит его от грядущих невзгод. Он шевелил губами и перебирал глазами вязь букв, и выходило, что он читал Библию. Конечно, не читал, а просто произносил одну из множества известных ему молитв.

В доме притихли. Карданов, пожалев, что под рукой нет винтовки (отобранную у напарника Гаврилы он спрятал в бане), почувствовал озноб в руках. Неприятно, когда весь на виду, и, может, мушка обреза уже ползет по груди, отыскивая на ней уязвимую точку.

Неопределенность нарушил дробный стук в дверь. Гришка с Вадимом метнулись в сени, к ряду высоких бочек, и спрятались за ними. Ромка прильнул к коленям мамы Оли, девчонки по одной сиганули на печку. Карданов задул главную лучину, и изба погрузилась во тьму.

— Эх, чтоб их, сволочей… Ни днем, ни ночью нет покоя, — выругался дед и понял: все в доме ждут его решения.

Керен вышел в сени и тырчком ноги широко отворил дверь. В проеме, однако, никого не было. Лишь свежий ветерок боданул его в грудь.

Откуда-то со стороны пуньки послышался прокуренный голос:

— Эй, в доме, кого принимаете?

Александр Федорович уловил знакомые нотки: голос, без сомнения, принадлежал командиру партизанского отряда Степану Штаку. Они были знакомы еще с довоенных лет. Дед неприветливо ответил:

— В моем доме ноне побывала одна с косой, а так все свои…

После небольшой паузы Штак сказал:

— Подойди, старик, поближе, разговор есть… Александр Федорович помедлил, пока не почувствовал за спиной присутствие Карданова. Бросив: «партизаны», дед шагнул за порог и пошел в сторону пуньки.

В сумерках шелохнулась тень. Приглушенный затяжкой голос нарушил тишину:

— Не ждал, Керен?

— Как не ждал — ждал… Вчерась одне больно петушистые заходили, пришлось маленько пообщипать хвосты… Вот, думаю, за тем ты и пришел, чтобы за их мне проборку сделать…

— Кого имеешь в виду? — Степан отошел от стены. Это был весьма высокий, сутулый человек без оружия в руках. — Кого имеешь в виду, Керен? — повторил свой вопрос партизан.

— Твоих прокудников Гаврилу Титова с Илюхой… имею в виду. А кто им дал приказ отбирать последние крохи у мирного населения? Ответь, Степан…

— О Гавриле забудь… Гаврила сам напоролся на пулю. И приказа ему такого никто не давал…

Дед слушал и не верил своим ушам.

— Ничаго такого не знаю… Известно только, что мою старуху и еще мальца квартиранта сегодня утром порешили. А чье это дело — токо гадать приходится… Никого тада кроме их дома не было…

— Вот тебе и порешили… Гаврила у немцев увел мерина, да не успел унести ноги. У Лосиной канавы его застрелили… А конь до сих пор там валяется… Кстати, сколько у тебя в хате душ?

— Соли нет, а без соли твой конь — падаль, — понял дед, к чему клонит Штак. Но про себя Александр Федорович сделал отметку: «Коня надо все же припрятать — ведь мясо вялить можно и без соли…»

— С солью просто беда и в лагере, мужики кровью исходят. Как, Керен, может, кого-нибудь из своих отрядишь в город? Советская власть тебе это учтет…

— Как же, учтет…

— Злопамятен же ты, Керен! Война все каленым утюгом гладит, а ты ведешь речь о летошнем снеге… Ладно, зови сюда беженца, он тоже в наших планах числится….

Александра Федоровича разозлила такая формулировка, и он огрызнулся:

— А Ромашка, мой гундосый внук, в ваших планах, случаем, не числится? А то ведь я и его могу сюды притащить.

— Эх, Керен, Керен, — не то с осуждением, не то с сожалением проговорил Штак. — Ну чего ты зря залупаешься? Если твой Ромашка способен убить хоть одного врага, мы зачисляем его в наши планы… Не-е-т, видно, не до конца выучила тебя советская власть… Я думал — посидел человек на казенных харчах, одумался. Нет же, гнет свою дугу, хоть ты его к стене ставь.

— Ты, Степка, тут не больно разоряйся. Я твоего батьку учил деготь варить да хомуты тачать, а ты тут меня за зебри хватаешь. Лучше скажи, если, конечно, в курсе — када наши придут?

— Если ты имеешь в виду Красную Армию, то этого пока никто не знает. Одно могу сказать — придут обязательно. А сейчас иди и пришли сюда своего беженца, я для него сюрприз приготовил…

И вдруг Штак воскликнул:

— Смотри-ка, кажись, Жарково горит!

Александр Федорович глянул на восток, где в ночи занималось широкое зарево. Горела деревня, что находилась в четырех километрах от его родных Селищ.

Керен повел носом, как будто хотел уловить гарь, хотя знал, никаким ветрам не донести ее сюда. Далеко. А как сжалось сердце — представил дед свою хату в таком же огне и не выдержал — отвернулся от далеких красно-желтых сполохов. Пошел к дому.

Карданов ждал его в сенях. Где-то за бочками шебуршились Гришка с Вадимом. «Наши пришли, партизаны, а можа, пить хочут», — голос явно принадлежал Грихе.

— Иди, Лексеич, — подтолкнул Карданова дед. — Партизанский начальник Степка с тобой хочет погутарить. Лишнего не обещай и поменьше языком мели…

— Да не учи ты меня… Сам знаю…

Разговор со Штаком был недолгий. Степан увлек беженца за угол пуни и подвел к копне, мотающей хвостом-метелкой. Карданов протянул руку и нащупал ворсистую морду животного. От него исходили тепло и травяные запахи. Рядом, прислонившись плечом к бревенчатой стене, с винтовкой, стоял еще один партизан.

— Значит, так, товарищ Карданов, — несколько торжественно начал говорить Штак, — мы на твою власть оставляем вот этого бычка… Адольфа. Какая у нас цель? Обыкновенная: чтобы ты с ним походил по деревням ну и… — И тут Штак запнулся, то ли от неопределенности, то ли от смущения. Даже в замешательстве кашлянул. — Ну, словом, как бы тебе это объяснить… будешь с его помощью покрывать деревенских коровенок… Да и осталось их уже всего-ничего…