Реванш России - Михаил Делягин

Однако резко ограничены были возможности и самой организованной преступности. После складывания коммерческой олигархии в ходе подготовки и проведения залоговых аукционов организованная преступность и в политике, и в экономике была решительно оттеснена на второй план, бесповоротно и навсегда уступив лидерство и влияние коммерческой олигархии и перестав представлять для нее сколь-нибудь серьезную опасность. Основным инструментом коммерческой олигархии, обеспечившим ей мгновенную победу над организованной преступностью, были целые группы сотрудников российских силовых структур, обслуживающие ее интересы.

Благодаря данной победе (хотя и позиционной) над организованной преступностью эти группы, воодушевленные и существенно повысившие свой материальный уровень и служебный статус, начали осознавать и постепенно реализовывать свои собственные групповые интересы, отличные от интересов коммерческой олигархии.

Это породило, грубо говоря, «поход чекистов к собственности» — установление контроля за теми или иными предприятиями, в то время еще в основном среднего бизнеса, в интересах самих сотрудников спецслужб и их групп, а не в интересах коммерческих олигархов или бизнесменов более низкого уровня. Это изменение носит качественный характер, так как группировки, сложившиеся в рамках силовых структур, именно на этом этапе начали создавать себе свою собственную финансово-экономическую базу, не зависящую от превратностей судьбы и милости тех или иных сторонних фигур. Они сделали решающий, ключевой шаг не просто к коммерческой, но, что значительно более важно, политической самостоятельности.

По данным некоторых исследований, проведенных специально для определения даты этого шага, в массовом порядке он был сделан в середине 1998 года.

Поразительное совпадение с моментом назначения будущего президента Путина директором ФСБ (июль 1998 года), разумеется, ни в коем случае нельзя трактовать вульгарно и прямолинейно как простое проявление «роли личности в истории»: мол, пришел Путин и научил чекистов в массовом порядке «крышевать» бизнес не только для других, но и для себя.

Такой подход представляется неверным не только в силу своего циничного упрощенчества, но и потому, что он попросту не соответствует имеющимся данным. Прежде всего, следует указать, что массовый контроль за бизнесом в своих собственных интересах, а не в интересах третьих групп примерно в середине 1998 года начали, насколько можно понять, устанавливать представители далеко не только ФСБ, но и многих других силовых структур, которыми не руководил будущий президент Российской Федерации. Более того, в этих структурах в данный момент даже не происходило смены руководства, что лишний раз подчеркивает глубинный, естественный характер описываемой трансформации.

Не стоит забывать и того, что приход Путина в ФСБ сопровождался, насколько можно судить, довольно жесткой перетряской всей системы управления. Дефолт и его катастрофические последствия отвлекли внимание российского общества от «перетряски» ФСБ, однако не вызывает ни малейшего сомнения то, что все усилия его нового директора были направлены на реструктуризацию доставшейся ему грозной службы, в том числе ради укрепления собственной власти и авторитета. Вопросы же характера взаимодействия тех или иных внутренних группировок с бизнесом если и рассматривались им, то оставались в лучшем случае на периферии его сознания.

Таким образом, Путин, скорее всего, отнюдь не был дирижером пробуждения в силовиках группового самосознания и их перехода с позиций персонала, обслуживающего коммерческую олигархию, на позиции самостоятельного субъекта российского политического процесса, обладающего собственными не только административными, но и финансовыми ресурсами выживания и развития. Однако он, как это видится в настоящее время, просто в силу момента своего назначения и особенностей своей личности стал, по всей вероятности (так как прямой достоверной информации об этом по понятным причинам нет и в ближайшее время, скорее всего, не будет), не только наиболее высокопоставленным, но и наиболее адаптивным и быстро развивающимся выразителем этой тенденции.

Говоря коротко, не он ее создал, но, по-видимому, он ее «оседлал» и возглавил.

И это произошло исключительно своевременно, ибо разразившаяся катастрофа дефолта (а она, не будем забывать, носила не только экономический и политический, но и мировоззренческий характер, развенчав пустоту, ложь и злонамеренность либерального фундаментализма в глазах, прежде всего, его наиболее искренних последователей) кардинально изменила характер формирования крупных и крупнейших капиталов.

Созданная либеральными реформаторами и действовавшая на протяжении почти всех 90-х годов модель обогащения была (за исключением ряда ценных и изощренных творческих находок, еще ожидающих своих следователей) в своей принципиальной основе весьма примитивной и сводилась к разграблению государства. Когда после проведения залоговых аукционов наиболее «сладкие» (разумеется, в тогдашнем восприятии) куски собственности были оторваны от государства, пришло время прямого и непосредственного изъятия денег.

Механизмы этого изъятия были весьма разнообразны; в частности, по неведомым автору причинам схема с ГКО полностью вытеснила из описаний и воспоминаний великолепные схемы «коммерческого кредитования бюджетополучателей», обходившиеся последним иногда в 30 % бюджетных средств, а также введение разнообразных «параллельных денег» в виде казначейских обязательств и налоговых освобождений. Тем не менее, концентрация коммерческой инициативы крупнейших субъектов бизнеса и политики — коммерческой олигархии — на федеральном бюджете привели к тому, что, в конце концов, с известной долей упрощения может быть охарактеризовано словами «бюджет государства был украден почти весь».

Не платить военным и пенсионерам было политически несложно, но отсутствие денег для уплаты внешним кредиторам, особенно в ситуации внешнего, по сути дела, управления российской экономической политикой, создавало качественно новые проблемы.

В результате был объявлен дефолт, который в силу выдающихся по качеству и добросовестности действий органов государственного «управления» перерос в катастрофическую девальвацию рубля и дезорганизацию сначала денежного обращения, а затем и всей экономики и без того изможденной либеральным насилием страны.

И, когда страна ценой титанических усилий и страшных жертв, в значительной степени не только не известных, но и не опознанных до сих пор, отползла от края пропасти, в которую ее едва не затянули либеральные фундаменталисты и коммерческие олигархи, она столкнулась с кардинальной переменой экономической ситуации.

Позитивный эффект девальвации и, главное, оздоровляющая политика нового, добросовестного руководства правительства и Банка России (среди которого в первую очередь следует назвать Примакова, Геращенко, Маслюкова, Задорнова и Парамонову) начали уверенное восстановление экономики. При этом кардинально изменился характер создания крупных капиталов: с одной стороны, воровать у государства в привычных масштабах было уже физически нечего, с другой — девальвация и ряд простейших шагов правительства создали крайне благоприятные условия для восстановления российских производств. Волна импортозамещения превратила российские заводы, еще за несколько месяцев до этого дышавшие на ладан (стоит вспомнить о тяжелом финансовом положении, например, «Балтики», хотя сейчас это звучит просто неправдоподобно), в крайне привлекательные центры генерирования прибыли.