Дочь палача - Оливер Петч

— Гриммер и в самом деле хорошо намял бока нескольким перевозчикам из Аугсбурга. Я сам был в «Звезде», когда это случилось.

Бургомистр Земер, будучи хозяином трактира, почувствовал себя оскорбленным.

— В моем заведении нет места дракам. Они самое большее немного побранились, — отмахнулся он.

— Немного побранились? — Погнер теперь оживился. — Спросите вашу Резль, она все видела. Они носы друг другу переломали. Кровь ручьями по столам текла. Один из Аугсбурга и убежать толком не смог, так его отделал Гриммер. Он им еще проклятиями сыпал вслед. Они, верно, отомстить хотели, точно вам говорю!

— Вздор! — покачал головой полуслепой Августин. — Много чего можно приписать аугсбургцам, но убийство… На такое они не способны. Лучше оставить Штехлин. И сделать все без проволочек. Пока не стало слишком поздно.

— Я отдал распоряжение, завтра мы начнем допрос, — сказал Лехнер. — Палач покажет ей орудия пыток. Через неделю, самое позднее, все будет улажено.

Он посмотрел вверх, на резной потолок, выложенный кедром. Узорчатые свитки свидетельствовали, что здесь вершился закон.

— Разве мы не должны в таких случаях испрашивать совета у управляющего? — спросил Шреефогль. — Все-таки речь идет об убийстве! Никто пока не давал нам права самостоятельно выносить приговор.

Лехнер улыбнулся. Вообще, когда речь шла о жизни и смерти, слушания по делу не проводили без представителя курфюрста. Однако Вольф Дитрих фон Зандицелль пребывал, как это часто случалось, в своем поместье Пихль близ Тиргауптена, далеко от Шонгау. А пока он не появился, единственным его представителем в стенах города был Иоганн Лехнер.

— Я уже отправил гонца и попросил Зандицелля прибыть не позднее чем через неделю, чтобы возглавить процесс, — пояснил он. — Я написал ему, что до этого времени мы найдем виновного. А если нет, тогда придется управляющему со всей свитой на какое-то время задержаться… — самодовольно добавил секретарь.

Советники внутренне содрогнулись. Княжеский управитель с сопровождением! С лошадьми, слугами, солдатами… Это сулило огромные расходы. Они уже подсчитывали про себя гульдены и пфенниги, которые проест и пропьет каждый из высоких гостей. День за днем до вынесения приговора. Тем более важно было отыскать виновного к приезду управляющего. Тогда и потратиться можно где-то вполовину меньше.

— Даем вам наше согласие, — сказал бургомистр Земер и смахнул пот с лысеющего лба. — Завтра можете начинать допрос.

— Хорошо, — Лехнер развернул новый документ. — Тогда переходим к следующему вопросу. У нас еще много дел на сегодня.

Среда, 25 апреля 1659 года от Рождества Христова, 9 утра.

Якоб Куизль направлялся по узкому переулку к южной городской стене. Дома вокруг были свежеоштукатурены, черепица на крышах отливала красным под утренними лучами. В садах цвели первые нарциссы и колокольчики. Район вокруг герцогского дворца, названный дворцовым, считался лучшим в городе. Здесь селились ремесленники, которые смогли кое-чего добиться в жизни. По улице гомонили, разбегаясь в стороны, утки и куры. На скамейке перед мастерской сидел столяр с рубанком, молотком и стамеской и обстругивал стол. При виде палача, шедшего мимо, он втянул голову в плечи. С палачами не здоровались, боялись накликать беду.

Куизль добрался, наконец, до выхода из переулка. В самом конце его, прямо к стене примыкала тюрьма, внушительных размеров трехэтажная башня, построенная из массивных блоков, с плоской крышей и зубцами. Много столетий сооружение это служило темницей и камерой пыток.

Городской стражник прислонился к обитой железом двери и подставил лицо весеннему солнцу. На ремне рядом со связкой ключей болталась дубинка. Большего оружия не требовалась — все же пленница была закована в кандалы. А против возможных проклятий у стражника имелся освященный деревянный крестик и амулет Девы Марии. Оба висели на шее, привязанные кожаным шнурком.

— Доброго утра, Андреас! — воскликнул Куизль. — Как твои дети? Маленькой Анне уже лучше?

— Все хорошо. Благодарю, мастер Якоб. Средство замечательно помогло.

Стражник украдкой огляделся, не заметил ли кто его разговора с палачом. Человека с мечом избегали, хотя и шли прямиком к нему, если ломали палец или одолевала подагра. Или когда дочь заражалась коклюшем, как в случае стражника Андреаса. Простые люди охотнее обращались к палачу, нежели к цирюльнику или лекарю. Тем более что шансов выздороветь было больше, и брал он дешевле.

— Пропустишь меня? Хочу поговорить с Мартой наедине. Что скажешь? — Куизль набил свою трубку и как бы между делом угостил табаком стражника. Тот быстрым движением высыпал подарок в мешочек на поясе.

— Даже не знаю. Лехнер запретил. Мне нельзя уходить отсюда.

— Скажи-ка, разве не Штехлин принимала на свет твою Анну? И Томаса?

— Да, и…

— Знаешь, она и моих детей принимала. В самом деле веришь, что она ведьма?

— Вообще-то нет. Но другие…

— Другие, другие… Андреас, у тебя своих мозгов нет? А теперь дай пройти. Завтра можешь зайти, сироп от кашля готов. Если меня не будет, просто забирай. Он на столе на кухне.

При этих словах Якоб протянул руку. Стражник отдал ему ключ, и палач вошел внутрь.

Одну половину этажа занимали две камеры. В левой безжизненно лежала на куче соломы Марта Штехлин. Стоял резкий запах мочи и гнилой капусты. В тамбур через маленькое зарешеченное окошко лился солнечный свет. Вниз спускалась лестница — в камеру пыток. Куизль хорошо ее знал. Там находились все инструменты, необходимые палачу для допросов с пристрастием.

Для начала он просто покажет орудия пыток Штехлин. Раскаленные щипцы, тиски для пальцев с винтами, вращая которые, можно было оборот за оборотом усиливать боль. Расскажет ей, каково это, когда растягивают стокилограммовыми камнями до тех пор, пока не хрустнут кости и их не вырвет из суставов. Зачастую одного вида инструментов хватало, чтобы подозреваемый стал сговорчивее. Насчет Марты палач не был настолько уверенным.

Казалось, знахарка спала. Когда Якоб подошел к решетке, Марта резко подняла голову. Забренчало. К рукам от колец в стене тянулись ржавые цепи. Штехлин попыталась улыбнуться.

— Заковали, как бешеную псину, — указала она на цепи. — Да и кормежка не лучше.

Куизль усмехнулся.

— Уж не хуже, чем если бы ты осталась дома.

Лицо Марты помрачнело.

— Как там мой дом? Небось, разгромили все, что можно?

— Туда я еще загляну. Но сейчас у тебя есть заботы поважней. Они думают, что это ты. Завтра я приду с секретарем и покажу тебе инструменты.

— Уже завтра?

Куизль кивнул. Затем пристально посмотрел на знахарку.

— Марта, скажи честно, это вправду ты?