Флоренс и Джайлс - Джон Хардинг

У меня было искушение сейчас же открыть ящик, но я заставила себя сдержаться. Я знала: если, открыв его, я обнаружу хоть что-то внутри, то не смогу остановиться, и дело кончится тем, что меня поймают и изобличат. Я оставила ящик незапертым — в этом и состоял замысел — и поспешила из дома. Зайти в кладовую за свечой я не уже успевала, так что оставалось надеяться, что миссис Граус о ней не вспомнит или, как обычно, решит, что свеча у меня в кармане и не спросит про нее.

Так и вышло. На мое счастье, экономка все еще обличала Джона. Продолжая сетовать, она походя взяла у меня ключи, ни слова мне не сказала и даже не взглянула. Я поспешила прочь, пока она не обратила на меня внимания. Отправившись в свою спальню, я вытащила из-под кровати ящик со старыми куклами и прочим детским игрухламом, в который давно уже не играла. Никто, кроме меня, ни разу сюда не заглянул, потому-то я и хранила тут мои нынешние секреты — книги, которые читала перед тем, как уснуть. Здесь же был небольшой склад краденых свечей, необходимых для чтения в библиотеке и в постели. Свечи я таскала везде, где могла, пользуясь каждым удобным случаем. Например, оставшись одна в гостиной, я каждый раз вынимала свечу из подсвечника, отламывала нижнюю часть и прятала ее в карман, а верхнюю ставила на место. Никто ни разу не заметил, что свечи делаются короче. В двойных канделябрах я проделывала это с обеими свечами, чтобы не показалось, что они горят с разной скоростью.

Вечером я собиралась «проведать» открытый мной ящик и обследовать его содержимое, если, конечно, в нем что-то было. Своя свеча для этого была просто необходима. Жечь свечи из комнатки миссис Граус я не могла, иначе на другой день она заметила бы, что за ночь они непостижимым образом уменьшились. К тому же, если кто-то меня услышит и зайдет в комнату, придется быстро задуть свечу, а тогда вошедший мог бы заметить курящийся над свечой дымок или, потрогав, обнаружить, что воск нагрелся и стал мягким. Свою же собственную свечку я могла спрятать, например, под коврик, а наутро достать оттуда. Я собиралась притвориться, что снова хожу во сне. К этому трюку я уже прибегала, когда мне не спалось и хотелось ночью пойти в библиотеку. Мне так подробно описывали мои ночные похождения, что я точно знала, как именно надо двигаться, с какой скоростью, выражением на лице и так далее. Правда, на этот раз возникло дополнительное осложнение: на моей ночной сорочке не было карманов, а значит, я не могла нести с собой свечу и спички — меня сразу раскусили бы и поняли, что я не гуляю во сне, а только прикидываюсь. Поэтому я отнесла спички со свечой вниз и спрятала их в цветочный горшок в холле. Вечером я долго лежала в кровати без сна, прислушиваясь к звукам старого дома, устраивавшегося на ночь, кряхтя и постанывая, словно он готовился отдохнуть после трудного и длинного дня, за который успел устать от нас, людей, с нашими надеждами, тревогами и тайнами. Время от времени я слышала на чердаке маленькую девочку, которая кружилась в танце на голом дощатом полу. Наконец где-то часы пробили полночь, звуки стихли, и я выскользнула из кровати.

Я спустилась по лестнице вниз быстро, темнокрадучись быстро, насколько могла, стараясь не наткнуться на что-нибудь и не перебудить весь дом. Наконец я добралась до холла, нашла на ощупь цветочный горшок и просунула руку под шершавые паучьи листья. Я ощупывала землю так и этак, но ни свечи, ни спичек не было. Откуда-то сверху донесся стон — кто-то беспокойно вертелся во сне. Сердце у меня отчаянно колотилось. Я поняла, что кто-то обнаружил свечу со спичками — возможно, Мэри, когда поливала цветы. Это означало, что сегодня я ничего не сумею сделать, да к тому же завтра буду изобличена.

Представив, как Мэри возится с цветами, я вдруг ощутила что-то вроде озарения. Конечно, горшков-то несколько! Я обыскивала не тот. Как слепая, я вытянула руки перед собой и вскоре наткнулась на другой горшок, близнец первого. Разумеется, в нем оказались и моя свеча со спичками. С трудом переведя дух, я провела рукой по взмокшему лбу. Я вспотела, хотя было холодно, а я стояла босиком на полу.

Я чиркнула спичкой, зажгла свечу и, осмотревшись, юркнула в дверь комнатушки миссис Граус, тихонечко прикрыв за собой дверь. Подняв свечу повыше, я осмотрелась, чтобы убедиться, что комната пуста. Я была почти уверена, что обнаружу в кресле миссис Граус, которая обо всем догадалась и поджидает меня, чтобы схватить за руку — наверняка эта старая мудрая женщина видела меня насквозь. Но никого не было.

Я подошла к конторке, осторожно пристроила свечу и уселась на стул экономки. Латунная ручка левого ящика была холодной и не поддавалась. Я снова перепугалась, решив, что миссис Граус обнаружила незапертость ящика и снова заперла его. Я ведь понятия не имела, часто ли она его открывает, что в нем хранит и почему именно этот ящик заперт. Может, в нем хранятся деньги на хозяйство, а если так, вдруг ей пришлось вечером доставать их, чтобы расплатиться с торговцем или слугами? Я перевела дух и снова потянула за ручку. Ящик подался, хотя очень туго и неохотно. Я тащила его потихоньку, сама скрипя зубами в ответ на его жалобный скрежет, уверенная в том, что поднятый нами шум обязательно перебудит весь дом. Но прислушиваться было некогда, потому что внутри я увидела один-единственный предмет. Это была толстая книга в кожаном переплете. Слой пыли указывал на то, что к ней давно не прикасались.

Судорожно сглотнув, я робко прикоснулась к книге, как к некой святыне, вроде мощей святого, которые при грубом обращении могли рассыпаться и обратиться в пыль. Положив книгу на конторку, я раскрыла ее и поняла, что передо мной альбом с фотографиями, вроде того, что как-то показывала мне Мэри, с изображениями членов ее семьи.

На первой странице была только одна фотография — портрет мужчины в деловом костюме на фоне Блайт-хауса. Я мгновенно поняла, кто это, потому что мужчина был точь-в-точь похож на портрет, висящий на повороте парадной лестницы. Это был мой дядя. Тот же прямой, решительный взгляд, та же едва уловимая улыбка на губах. Я перевернула страницу. Снова он, но на этот раз в студии фотографа, около высокого растения в кадке. Рядом с ним стояла дама в белом платье, настоящая красавица. Она держала его под руку и улыбалась спокойно и непринужденно. Выражение лица у нее было счастливое и радостное, а мужчина, как я заметила, присмотревшись получше, был доволен и горд, словно рыболов, который гордится уловом.

Я перевернула страницу и обнаружила еще одну карточку дядюшки, снова с женщиной, но определить, та ли это или другая, я не могла: снимок был порезан, а вместо женской головы зияла неровная квадратная дыра. В ночной тишине меня зазнобило, и я невольно оглянулась. Мне вдруг показалось, что там, в темноте, стоит человек с ножом и хочет сделать со мной то же, что сделали когда-то с женщиной на фото. Там, конечно, никого не было, хотя мне все равно мерещились неясные фигуры в тени по углам. Я вернулась к обезглавленной женщине и постаралась успокоиться, повторяя себе, что это вполне понятно: просто кто-то вырезал голову, чтобы вложить в медальон на память или что-то в этом роде. Ничего зловещего тут нет. Потом я вернулась назад, к первой фотографии, ко второй… Женщины были разные. Первая выше, тоньше, это было заметно, даже несмотря на отсутствие головы. Вторая была меньше ростом, должно быть, на целый фут.