Ночь и день - Вирджиния Вульф

— Уж не считаете ли вы это признаком большого ума? Я вот читала Уэбстера, и Бена Джонсона[18]читала, но не думаю, что поумнела — во всяком случае, не сильно.

— По-моему, вы очень умная, — заметила Кэтрин.

— Почему? Потому что заправляю делами в конторе?

— Я не об этом. Я представила, как вы живете одна в этой комнате и устраиваете вечера…

Мэри на секунду задумалась.

— На самом деле, мне кажется, нужно быть сильной, чтобы пойти наперекор семье. Я вот сумела. Я не хотела жить дома и сказала об этом отцу. Он не одобрил, конечно… Но в конце концов, у меня есть сестра, а у вас нет, так ведь?

— Да, у меня нет сестер.

— Вы пишете биографию своего деда? — не отступала Мэри.

Кэтрин этот вопрос, похоже, не понравился, и она ответила кратко, как отрезала:

— Да, я помогаю маме.

По тону, каким были произнесены эти слова, Мэри поняла, что ее поставили на место, словно никакого чувства взаимной симпатии между ними и не возникало. Кэтрин, казалось, умеет странным образом приближать и отталкивать, вызывая диаметрально противоположные чувства, с ней не расслабишься. Подумав немного, Мэри нашла этому одно объяснение: эгоизм.

«Эгоистка», — сказала она мысленно и решила, что прибережет это слово для Ральфа до того дня, когда — а это наверняка случится — речь у них снова зайдет о мисс Хилбери.

— Боже мой, какой беспорядок тут будет завтра утром! — воскликнула Кэтрин. — Надеюсь, вам не придется спать в этой комнате, мисс Датчет?

Мэри рассмеялась.

— Почему вы смеетесь? — спросила Кэтрин.

— Не скажу.

— Дайте угадаю. Вы смеялись, оттого что подумали, будто я просто решила сменить тему?

— Нет.

— Потому что подумали… — Она умолкла.

— Если желаете знать, меня рассмешило то, как вы произнесли «мисс Датчет».

— Ну тогда Мэри. Мэри, Мэри, Мэри.

С этими словами Кэтрин отодвинула занавеску, возможно, чтобы не видно было, как просияло ее лицо от этой внезапно обретенной близости.

— Мэри Датчет, — сказала Мэри. — Боюсь, не так звучно, как Кэтрин Хилбери.

Обе повернулись и стали смотреть в окно, сначала на серебряную луну, недвижно застывшую среди серебристо-синих бегущих облаков, потом вниз на лондонские крыши, утыканные трубами дымоходов, затем — на пустынную, залитую лунным светом мостовую, на которой был четко виден каждый булыжник. Потом Мэри заметила, как Кэтрин снова задумчиво смотрит на луну, словно сравнивает ее с другими светилами, виденными раньше в другие ночи. Кто-то в комнате у них за спиной сказал в шутку: «астрономы», испортив все удовольствие, и обе отвернулись от окна.

Ральф ждал этого момента и спросил:

— Кстати, мисс Хилбери, вы не забыли остеклить портрет? — По всему было видно, что он долго обдумывал этот вопрос.

«Вот идиот!» — Мэри чуть не произнесла это вслух, почувствовав, что Ральф сморозил глупость. Так после трех уроков латинской грамматики хочется поправить школьного товарища, который еще не выучил аблятив слова «mensa»[19].

— Портрет? Какой портрет? — переспросила Кэтрин. — Ах, тот, дома, — вы имеете в виду воскресный вечер. Это когда у нас был мистер Фортескью? Да, теперь припоминаю.

Какое-то время все трое стояли в неловком молчании, затем Мэри пошла посмотреть, как наливают кофе из кувшина: даже будучи образованной девушкой, она не могла не заботиться о целости фамильного фарфора.

Ральф никак не мог придумать, что еще сказать. Но несмотря на внешнюю растерянность, в глубине души всеми силами желал лишь одного: заставить мисс Хилбери повиноваться. Он хотел, чтобы она оставалась здесь до тех пор, пока он не завоюет ее внимание, хотя как это сделать, оставалось пока неясно. Подобные вещи нередко ощущаются и без слов, и Кэтрин поняла, что этот молодой человек чего-то ждет от нее. Она попыталась восстановить в памяти свое первое впечатление от знакомства с ним: вспомнила, как показывала ему семейные реликвии. И с каким настроем он уходил от них в тот воскресный вечер. Похоже, он осуждал ее. И совершенно естественно было предположить, что, вероятно, у него остался неприятный осадок и он до сих пор находится под впечатлением от того разговора. Так она размышляла, даже не порываясь уйти, — стояла, глядя на стену и едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться.

— Полагаю, вы знаете названия звезд? — спросил Денем так, словно это предполагаемое знание было ее серьезным проступком.

Она постаралась ответить спокойно:

— Я сумею отыскать Полярную звезду, если заблужусь.

— Вряд ли это часто с вами происходит.

— Конечно. Со мной никогда ничего интересного не происходит.

— Похоже, у вас вошло в привычку всему перечить, мисс Хилбери, — не выдержал он. — Полагаю, это одно из свойств вашего класса. Вы никогда не говорите серьезно с теми, кто ниже вас.

То ли из-за того, что сегодня они встретились на нейтральной территории, то ли из-за того, что на Денеме был не строгий фрак, а поношенное серое пальто, придававшее ему легкомысленный вид, только Кэтрин почему-то не хотелось быть с ним высокомерной.

— В каком смысле ниже? — спросила она и внимательно посмотрела на него, словно ей и впрямь было интересно, что он ответит.

Его это порадовало. Впервые он почувствовал себя на равных с женщиной, уважение которой пытался заслужить, хотя не мог бы объяснить, почему ее мнение о нем так много для него значит. Вероятно, он просто ждал от нее слова или жеста, о котором можно будет дома поразмышлять, вспоминая. Но он избрал неверную тактику.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — произнесла Кэтрин. Тут ей пришлось прерваться и ответить молодому человеку, который спросил, не желает ли она купить у них билет в оперу со скидкой.

И действительно, всеобщее оживление уже не позволяло продолжать доверительную беседу: гости вели себя шумно и непринужденно, и даже те, кто был едва знаком, теперь запросто обращались друг к другу на «ты». Обычно подобный дух товарищества в Англии возникает лишь после того, как люди посидят вместе три часа кряду, а то и больше, и первое же дуновение холодного ветра с улицы возвращает их в прежнее состояние оцепенения. На плечи уже накидывались плащи, на волосы поспешно прикалывались шляпки, и Денем весь похолодел, увидев, как нелепейший Родни помогает Кэтрин собраться. На таких сборищах не принято прощаться, достаточно кивнуть недавнему собеседнику перед уходом; и все же Денема огорчила поспешность, с которой Кэтрин рассталась с ним, — даже не докончив фразы. Она ушла вместе с Родни.

Вообще-то Денем не собирался следовать за Кэтрин, но, увидев, что она уходит, он схватил шляпу и тоже кинулся на лестницу — вряд ли он так спешил бы, если б ее силуэт не маячил у него перед глазами. По пути он нагнал своего приятеля Гарри Сэндиса, им оказалось по пути, и они пошли вместе, чуть позади Кэтрин с Родни.