От/чет - Василий Сретенский

Я даже обрадовался этому. Останься я в этой библиотеке ожидать заказ, пришлось бы идти обедать вниз, в местную столовую — последний оплот советского общепита. Как-то давно, в присутствии Пола, который сам неплохо готовит (когда ему не лень, а я способен ждать), я недоумевал, как можно до такой степени испортить обычный кусок говядины (антрекот) и картошку (пюре). Пол мне все быстро объяснил: мясо надо жарить на маргарине, чей срок годности истек в позапрошлом году, а пюре замешать без соли на водопроводной воде.

С легким сердцем (как писали в моем любимом XIX веке) направился я сквозь штриховку дождя в Историческую библиотеку, по дороге рассуждая, чем пообедать: печеной картошкой с начинкой или блинами (итог рассуждений — картошку сейчас, блины с собой на ужин). Но обед обедом, а в каталоге «Исторички» поэмы тоже не было. Я было решил прогуляться до книжного на Тверской, зайти в антикварный отдел, но тут опять пошел дождь, ветер подул совсем не летний, так что я махнул рукой на все эти черты ветхого и какого-там-еще человека и поехал наконец домой, к своим колокольчикам.

Ну почему, интересно, у меня никогда не бывает плохих предчувствий! Я поднялся на свой второй этаж в отличном настроении и увидел открытую дверь и искореженный замок. Только я вошел в квартиру, как в дальнем конце коридора, у поворота к кухне, обозначилась фигура внушительных размеров. Не знаю, что бы я сделал в следующий миг — бросился бы на незнакомца или (что скорее) от него, вызванивать милицию по мобильнику, — но он, сделав лишь один шаг вперед и согнув руки в локтях ладонями ко мне, заговорил по- испански:

— Le pido perdyn рог mi entrada inoportuna. Ahora trato de explicar todo. Me llamo Pablo Cuard. Hoy por la macana he llegado de Barcelona a Moscé[1].

Он протянул мне свою визитную карточку. На ней значилось: Pablo Cuard. El editor. Ниже название издательства: «La Palabra Viva»[2]. И адрес: Barcelona, Avinguida de Roma, 38. И номер мобильного телефона.

Я пригласил его в комнату, но тут же увидел, какой в ней разгром, и запнулся на пороге.

— Пойдемте на кухню, — предложил мой незваный гость, — там почти ничего не тронуто. Я постараюсь вас долго не занимать.

Мы пошли на кухню, где мне наконец удалось его рассмотреть. На редактора он был похож не больше, чем штык на нож для рыбы. Выглядел скорее как полковник в отставке, руководящий службой охраны какой-нибудь фирмы или небольшим детективным бюро. Высокий, примерно как Пол, но при этом худощавый, без следов какого-либо брюшка, он производил впечатление моего ровесника, может, на два-три года постарше. Только в темных и жестких волосах было многовато седины. Одет он был во все черное и дорогое (костюм-двойка, шелковая рубашка, галстук; запонки и булавка для галстука, видимо, серебряные). Туфли (черные и чуть ли не ручной работы) он не снял, мне пришлось сделать вид, что так и надо.

Очень спокойно, тихим голосом, он рассказал мне, что приехал в Москву на книжную ярмарку, которая открывается завтра, что у него ко мне дело, связанное с моей работой. У моих родственников в Испании он получил адрес и номер домашнего телефона, но дозвониться мне домой у него ни вчера, ни сегодня не получилось. Он на свой страх и риск приехал на Третью Фрунзенскую в надежде застать меня дома. Дверь в квартиру была открыта, в квартире все перевернуто. Вот он и остался, чтобы не получилось большего ущерба. Закрыл на кухне дверцы холодильника и полок, но в комнатах ничего не трогал.

Мы договорились с ним встретиться на ВВЦ в четверг, когда выставку откроют для посетителей, я дал ему номер своего мобильного телефона, и он ушел, извинившись за доставленные мне неудобства и отмахнувшись от моих невнятных речей: смеси благодарности, нетерпения и извинений.

Закрыв дверь на внутреннюю щеколду, я пошел в комнату с колокольчиками, где убедился, что вся моя коллекция на месте. Нет, не вся, колокольчик, оставленный Кербером, пропал. Да книги все валялись на полу так, как будто их брали со стеллажей по одной, а потом бросали в кучу.

А вот в другой комнате, видимо, взялись за дело по-настоящему, не ленились. Ящики письменного стола были все вытащены, а их содержимое вывалено на пол. Вся одежда тоже валялась на полу, вперемешку с постельным бельем и полотенцами. Полки шкафа и тумбы были пусты. В двух местах, где обои отходили от стены, под окном и у двери, они были надорваны. Со стен аккуратно были сняты старинные гравюры (ничего не порвали), а потом брошены поверх белья. Нетронутыми оказались только компакт-диски, ну и сам проигрыватель.

Понятно, что так не воруют, попытался я рассуждать, собирая полотенца и заталкивая их на полку. Понятно, что они что-то искали, и, в свете вчерашнего посещения Кербера, скорее всего поэму. Может, сам Кербер и искал. Да нет, ему за семьдесят, да и не произвел он впечатления столь решительного человека. Но может, нанял кого? А колокольчик взяли, чтобы меня на счетчик поставить? Но что такого в той поэме, чтобы трудиться дверь взламывать и мое белье изучать? Ну двести она будет долларов стоить, ну пятьсот, ну евро. Но надо быть свихнувшимся психом, демонстративным сумасшедшим, чтобы вот так за ней охотиться.

А может, это испанец? Все тут перерыл, а уйти не успел. Вот и прикинулся гостем. И буду я его в Останкине послезавтра искать. Долго.

Телефон. Снова академик.

— Привет, ученик!

— Здравствуйте, сенсей.

— Чем занят?

— Да вот… порядок навожу.

— Молодец. «Там, где живет благородный муж, нет места неустроенности».

— Учитель сказал: «Если человек негуманен, что толку в порядке? Если человек негуманен, что толку в церемониях? Если…»

— Стоп, и так хорошо. Так вот, без церемоний, я что звоню. Тут у меня блокнот на тумбочке раскрытый лежит. В нем написано: «Позвонить Василию». Это тебе, что ли?

— Вы мне вчера звонили, Глеб Борисович.

— Ты запомни, ученик: не каждый академик маразматик. Я помню, что звонил. Договорились мы с тобой?

— Да, Глеб Борисович, завтра ближе к вечеру я у вас буду.

— Ну, так бы и сказал. И не надо было сегодня звонить. Он, как обычно не прощаясь, повесил трубку.

Третья сила. Это могла быть третья сила. Ляпнул тот торговец Степан Иванович еще кому-нибудь, тот и залез в квартиру. НО ЗАЧЕМ? За двенадцатью страницами всеми забытого текста? Бред.

Не буду ничего больше убирать. Спать пойду.

Cerrajero. Serrurier. Schlosser. Вот. Мне нужен слесарь. Замочный Смит. Два часа на телефоне в попытке дозвониться до домоуправления, две минуты разговора с кем-то из тех толстых женщин, которые там зачем-то сидят, — и день можно вычеркивать толстым черным фломастером. Хорошо, что я догадался позвонить тому умельцу, который обустраивал мою комнату с колокольчиками. Через час он был у меня с двумя замками.