Легкий способ наслаждаться авиаперелетами - Аллен Карр

Прошло какое-то время, прежде чем до меня дошло, что когда бежишь в любом направлении, то приходится преодолевать сопротивление воздуха, поэтому если даже ветра не было, он всегда появляется. Реактивные двигатели толкают самолет вперед; чем больше его скорость, тем сильнее сопротивление воздуха, и при достижении определенной скорости, зависящей от веса и конструкции самолета, ему не остается ничего иного, как взлететь.

Разве я говорю, что при взлете пилот продолжает разгонять самолет до тех пор, пока он не взлетит? Нет, я просто описываю принципы полета. Это вовсе не чудо, что несколько сотен тонн металла могут подняться с земли и оставаться в воздухе; это — один из естественных законов природы; самолету не остается ничего иного, как следовать этим законам. Фактически было бы чудом, если бы он не взлетал.

Второе важное преимущество самолета перед шляпой в том, что он не только создает свой собственный ветер, но и полностью контролирует его скорость и направление. Этот поток воздуха, который я впредь буду называть «тягой», спадает только в том случае, если пилот хочет его ослабить, и он уменьшается с той скоростью и за то время, которые задает пилот.

Все это очень хорошо, но, самолет, несомненно, должен подвергаться воздействию капризов ветра, и как можно сравнить вес шляпы с весом огромного лайнера?

Тяга одного современного реактивного двигателя во много раз превосходит тягу самого мощного урагана. Автомобили и дома очень тяжелы и построены так, чтобы прочно удерживаться на земле; однако вам, вероятно, приходилось наблюдать, как, несмотря на это, торнадо подхватывает их и кружит в воздухе, словно спичечные коробки. Любой самолет подвержен влиянию ветров, но его собственная тяга настолько мощнее, что он в любом случае может к ним приспособиться.

Самолет имеет перед шляпой и третье важное преимущество. Шляпа не только зависит от ветра и подвержена всем его капризам, она в отличие от самолета не может сама изменять свою форму. Те же самые поля, которые поднимают шляпу в воздух, могут и сбросить ее на землю. Любой неопытный любитель воздушных змеев знает об этом. Ты ждешь порыва ветра, надежды растут, по мере того как змей набирает высоту метров шесть, и в следующее мгновение гаснут, когда змей падает на землю. Я уверен, что подобный опыт тоже, как правило, способствует появлению страха перед полетами. Если легкий змей, сконструированный так, чтобы держаться в воздухе, падает с такой же скоростью, как и металл, то как может удержаться в воздухе самолет весом в несколько сотен тонн?

К сожалению, змей страдает тем же недостатком, что и шляпа: он не может менять свою форму. Предполагаю ли я, что современные реактивные самолеты на самом деле могут изменять свою форму? Да, именно об этом я и говорю, это как раз то, что они делают. Эти изменения могут показаться несущественными; действительно, они настолько малозаметны, что многие пассажиры даже не знают, что это происходит. Но изменения и не должны быть значительными. Поля шляпы могут иметь подходящую форму для того, чтобы поднять ее в воздух, но форма шляпы сделает ее полет весьма хаотичным.

Стрела и дротик имеют идеальную форму для того, чтобы безошибочно достигать цели, но внесите небольшое изменение, удалите часть их оперения, и результат будет катастрофическим. Хвост самолета подобен перу дротика, он является одним из главных стабилизирующих механизмов, который обеспечивает устойчивость полета самолета.

В отличие от шляпы форма самолета рассчитана специально так, чтобы он поднимался в воздух и оставался в стабильном положении на протяжении всего полета. Я знаю, трудно поверить в то, что металлический предмет весом в несколько сотен тонн может взлететь и оставаться в воздухе. Я вам очень упрощенно объяснил, как и почему это происходит. На самом деле мы не нуждаемся в доказательстве того, что полет возможен, мы сами об этом знаем.

Было подсчитано, что в любой произвольно взятый момент в воздухе находится более полумиллиона самолетов.

Однако знание того, как и почему современные реактивные самолеты могут держаться в воздухе, поможет понять, почему они так надежны. Истинная причина не в их конструкции или огромной мощности двигателей, а в способности изменять форму и быть полностью управляемыми на протяжении всего полета. Именно этот феномен называется управлением.

Возможно, лучшего всего показать все это, описав

ТИПИЧНЫЙ ВЗЛЕТ.

В худшие прежние времена я делил все фазы полета на четыре четких страха:

1) взлет при полете туда;

1) посадка при полете туда;

3) взлет при полете обратно;

4) посадка при полете обратно.

Почему я это делал? Потому что общество мне настолько «промыло мозги», что заставило поверить, будто взлет и посадка — самые опасные этапы полета.

В мой первый проект анкеты были включены два вопроса, которые я впоследствии опустил:

1) форма передвижения;

2) какой этап полета вы считаете наиболее опасным?

По иронии судьбы ответ на первый вопрос был всегда утвердительным. Точно так же ответ на второй вопрос неизменно был одинаков: посадка и взлет. В чем здесь ирония? А в том, что, хотя каждый ответ кажется правильным, они противоречат друг другу. Если полет безопасен, то как тогда можно говорить, что опасны взлет и посадка? Фактически именно формулировка второго вопроса является причиной этой логической ошибки. Посадки и взлеты не опасны, и истина в том, что ни один из этапов полета не представляет собой риска.

Однако из-за того, что относительно небольшое число происшествий часто происходит именно во время взлета или посадки, наш одураченный мозг заставляет нас поверить в то, что эти маневры действительно опасны. Они не более страшны, чем начало движения и остановка поезда. Формулировка же вопроса создает впечатление, что полет на самом деле опасен.

Даже после того, как я научился спокойно переносить полеты, мы с женой всегда держались за руки во время взлета или посадки. А когда каждый взлет или приземление благополучно заканчивались, мы улыбались друг другу, словно пережили снежную лавину или ураган. Почему мы так себя вели? В конце концов, мы же не совершали подобного ритуала, пользуясь другими видами транспорта. Я знаю теперь, что лично я это делал потому, что искренне верил, что пережил некое весьма важное событие. Но почему такая потребность возникла у Джойс, которая утверждала, что никогда не страдала от страха перед полетами?

Мы по сей день сохраняем этот ритуал. Не могу сказать за Джойс, но я делаю это не из-за страха при взлете или посадке, а потому, что это стало милой, любимой привычкой, напоминающей мне о тех временах, когда я не столько держал ее руку, сколько едва не ломал ей пальцы. Джойс говорит, что она не боится полетов потому, что если мы умрем, то, по крайней мере, умрем вместе. Я нахожу это утешительным и лестным, но сам факт, что мы не держимся за руки, когда садимся в автобус или на поезд, означает, что она, должно быть, видит значительно больше возможностей умереть во время взлета или посадки.