Отзвук прошлого - Светлана Мерцалова

Годы балета дали о себе знать, я отличалась от остальных статисток грацией и благородством осанки. Меня выдвинули в первый ряд и вскоре дали несколько слов. Остальные статистки сверкнули на меня завистливым взглядом и тут же возненавидели. Не обращая на них внимания, я быстро овладела этой маленькой ролью и была довольна собой. Пусть даже и содрогалась при мысли о том, что вскоре придется предстать в ярком свете рампы перед зрителями. Мне часто рисовалось, как я буду стоять бледная, парализованная страхом, и этим испорчу спектакль…

Наступил день премьеры. В лицо ударил свет рампы, я задрожала мелкой дрожью, страх сковал меня. Подошло мое время произносить реплики, но от волнения у меня пропал голос. Как рыба, выброшенная на берег, я раскрывала рот, но ни слова не могла проронить. Хотелось разреветься от бессилия и жалости к себе, но тут я увидела за кулисами хихикающих статисток. Они уже предвкушали мой провал, представляя, как после спектакля меня выгонят со скандалом.

Слезы разом высохли на моих глазах. Повернувшись к публике, я четко и с чувством произнесла свой текст. В антракте режиссер заметил, что все хорошо получилось и у меня есть талант.

Я быстро усвоила: чтобы быть первой, твой голос должен звучать уверенно, чулок туго натянут, а носик припудрен. Нужно уметь самой разбивать сердца, а не подставлять свое…

Дома я тайком репетировала главную роль и иногда удачно воспроизводила отдельные эпизоды спектакля. Порой даже интересней, чем сама примадонна театра. Я посвящала этому немало времени, когда оставалась одна перед зеркалом…

И тут его величество случай вмешался в мою жизнь. Примадонна театра заболела, а дублерша путалась в тексте. Режиссер был в панике. Я призналась, что знаю текст.

Режиссеру ничего не оставалось, как рискнуть и поставить меня.

Атмосфера вокруг меня накалилась, статистки все больше ненавидели меня и желали провала. Такого удовольствия я им не доставлю!

Я справилась с ролью, это подтвердили бурные аплодисменты зрителей, раздавшиеся после того, как занавес упал. Окруженная корзинами цветов, я стояла, приняв эффектную позу. Лица остальных актрис стали кислыми от зависти. Как чужая зависть поднимает дух – это высшая форма комплимента!

В этот вечер у меня была отдельная гримерка. После спектакля туда внесли корзины цветов. Мои первые цветы! Я поцеловала отдельно каждый бутончик. Ко мне зашел режиссер и сказал, что это была на редкость хорошая актерская игра, и он оставит за мной эту роль. После таких слов он открыл бутылку шампанского. Ко мне стали заходить актеры, чтобы поднять бокалы в мою честь.

Дублерша, которая из-за меня не участвовала в спектакле, бросила злобный взгляд в мою сторону, когда я выходила из гримерки. Заметила я ехидные взгляды, которыми провожали меня статистки, встречавшиеся по пути…

Теперь со мной искали знакомства, мною восхищались, знать приглашала в свои салоны, мои фотографии печатались на страницах газет. Директор театра предложил мне ангажемент. Счастью моему не было предела! Имея постоянный доход, я могу забрать моего малыша, снять квартиру и не скитаться больше по углам. Нужно придумать подходящее имя.

Меня зовут Анисья Вяткина, но с таким именем нельзя выходить на сцену. И мне хотелось порвать с прошлой жизнью, зачеркнуть все, что произошло до этого дня. Я верила, что с другим именем у меня будет другая судьба.

Мне нравилось имя Матильда, и я решила взять его. Фамилия Беккер была у директора банка в том городке, где я родилась.

Часто я наблюдала за тем, как к особняку Карла Беккера подъезжали красивые коляски с гостями, выходили гордые дамы в изысканных платьях и шляпах. Вальяжные господа в дорогих костюмах с сигарами в зубах вели беседу. Для меня это был недосягаемый мир роскоши и праздника. Все детство фамилия Беккер ассоциировалось у меня с богатством…

Вместе звучит красиво – Матильда Беккер, и я ввела в ангажемент это имя. Директор театра прочитав, внимательно посмотрел на меня. Я гордо подняла подбородок и расправила плечи. С тех пор на афишах города красовалось мое имя – Матильда Беккер. Через два месяца я смогла снять небольшую квартирку и забрать сына с кормилицей.

Я полностью отдалась театру, репетировала до изнеможения. Дома ежедневно оттачивала свое мастерство: училась держать паузу, искала красивые жесты, часами тренировала свой голос. Вскоре все замолкали, когда я начинала говорить на сцене, чем и заслужила ненависть всех особ женского пола в театре. Мужской пол я игнорировала, и не без причины, считая источником всех бед.

Любовь – это всегда хаос, и чем искреннее твое чувство, тем подлее тебя бросают. Мой жизненный опыт оказал мне большую услугу: признания в любви перестали кружить мне голову. В любовь я больше не играю, ведь влюбленная женщина – раба мужчины. А я вошла в мстительный раж и буду использовать мужчин лишь в корыстных целях.

Я – жрица любви только на сцене, но не в жизни…»

Анна открыла ноутбук, и из записей дневника, мертвых фотографий, газетных вырезок она принялась составлять коллаж жизни Матильды…

Через час она потянулась и потерла затекшие руки. В комнате было темно. Анна зажгла свет и выпила несколько таблеток.

Девушка взяла одну из фотографий, что стояла на туалетном столике, – Матильда в роли Клеопатры, на ней открытое золоченое платье, но и невооруженным глазом заметно, что платье далеко от исторического. Однако платье так подчеркивало достоинства фигуры, да и взгляд был поистине царский, что на остальные детали можно было закрыть глаза.

Анна поставила фотографию на место и принялась бесцельно ходить по спальне, трогая то одно, то другое. Перебирала письма, изысканные безделушки, бронзовые подсвечники тончайшей работы. Каждая вещь обладала силой притяжения, в каждой была частица истории Матильды…

Анна взяла альбом, в котором хранились фотографии Матильды. С удобством расположившись на кровати, она неторопливо листала. На глаза ей попалась одна из самых старых фотографий Матильды, тогда еще Анисьи Вяткиной, на которой она запечатлена в балетной пачке и пуантах. Изящно изогнутая в талии, с поднятыми верх руками, она балансирует в арабеске. Даже в то далекое время в чертах и осанке сквозило только ей присущее благородство.

Вот снимок, сделанный позже: Матильда с младенцем. Этот светлый красивый мальчик – дед Анны, сама же Матильда – воплощенная нежность. На следующей фотографии Матильда снята на сцене в роли Офелии, во всей искрящейся красоте юности, в белом длинном платье…

«Матильда Беккер с сыном»

* * *

«Барон Штицберг увидел меня в роли Офелии: всю в белом – невинную и прелестную, словно девственница. Трагически подведенные глаза, бледное лицо.