Счастье™ - Уилл Фергюсон

– Книга о бэби-бумерах покупалась бы. Ее бы продали херову кучу.

– Пойми, североамериканские бэби-бумеры ставят себя выше всех. Выше своих родителей, выше нас. И когда заходит речь об их месте в истории, они теряют чувство юмора. Мы с тобой прекрасно это знаем. Все это знают.

– Ну да. Я считал, что можно пойти против течения. Проявить твердость – для разнообразия.

Ни Найджел, ни даже Мэй не ведали, что Дуглас К. Опланд, автор «Смерти бэби-бумерам», – сам Эдвин Винсент де Вальв. Он рекламировал на планерке собственную книгу, это его рукопись мистер Мид назвал «незрелой, наивной» и еще множеством синонимов слова «молодой». И даже сейчас, когда Найджел вытирал об него ноги, книга пряталась в столе – жила, трепетала, не хотела умирать. (И кто знает, сколько подобных тайных рукописей лежат в редакторских столах, тихонько дышат, ожидая своего часа?.. Может, даже у мистера Мида одна-две таких припрятаны в укромном уголке.)

– Найджел, – сказал Эдвин, – не знаю, понял ты это или еще нет, но я тебя презираю. Меня от тебя корчит.

Тот нагнулся еще ниже, галстук свисал, голос стал еще более снисходительным:

– Ты презираешь не меня, мой милый. Ты ненавидишь то, что я символизирую. Успех, которого я добиваюсь, даже когда против нас ведут нечестную игру. – «Нас» – это, конечно, означало Поколение Икс. Он говорил так, словно это благородное братство, а не демографическая масса потерянных молодых людей. – Не меня ты ненавидишь, Эдвин.

– Неправда, – улыбнулся тот, засовывая галстук Найджела в точилку. – Именно тебя.

– Слушай, если хочешь, я могу тебя выручить, когда Мид вернется, ты только… эй, что за черт?.. – Он начал задыхаться. – Чтоб тебя, Эдвин! – Придушенный затянувшимся узлом, он выдернул конец галстука, скрученный и драный, а ручка точилки спазматически завертелась в обратную сторону. – Да чтоб тебя! Пошел ты ко всем чертям!

– Ай-яй-яй, – погрозил пальцем Эдвин. – Какой грубиян…

Побагровевший Найджел, изрыгая проклятья, извлек остатки галстука из точилки:

– Это был чистый шелк!

– А теперь это чистая срань.

– Я пришлю тебе чек, – пригрозил взбешенный Найджел, выбегая из комнаты. – Можешь не сомневаться.

– Приходи! Дверь всегда открыта!

Эдвин откинулся на спинку, сцепил руки за головой и вновь изумился собственному спокойствию. Язва ведет себя прилично, голова ясная, он радуется жизни. Примерно так же, как парашютист, у которого не раскрывается парашют, наслаждается свежим ветром. «Свободное падение, – подумал он. – И я только что нашинковал галстук Найджела».

Он не удержался и захихикал.

Так прошла неделя. Эдвин набирал все больше самоуверенности и спокойствия – настолько, что почти достиг состояния сатори. Или стаза. Иногда их трудно различить. Он понимал, что скоро все рухнет и взорвется, а план Мэй («провалившаяся сделка») не годится. У любого редактора «Сутенира» план сработал бы – но не у него. Начнутся расспросы. Контрольные звонки в «Рэндом Хаус». Угрозы, обвинения, оскорбления – и постепенно – медленно – петля затянется на его шее. Мистер Мид никогда не доверял ему до конца – и понятно почему. Эдвин как-то расправился с одним особо надоевшим автором. Убил его, так сказать, намертво. Не буквально, конечно. Просто прекратил с ним отношения, а когда о нем неожиданно спросили из отдела маркетинга, сказал: «Ну… он умер». Нет. Эдвин никогда не желал убить автора на самом деле. Он мечтал когда-нибудь встретить загадочного мистера Суаре, чтобы отблагодарить его как следует. За то, что прислал эту гигантскую рукопись. За то, что вызвал этот обвал, за то, что Эдвина уволили, загнали в нищету, в картонную коробку, заставили отковыривать засохший сыр от упаковок из-под пиццы. За то, что избавил его от рутины.

До приезда мистера Мида оставались считанные дни и даже часы, и Эдвин паковал чемоданы. Убрал все со стола, стащил несколько дискет, простился с теми коллегами, чье общество мог выносить, и наоборот. (Их оказалось немного. Точнее, одна Мэй.) Найджел предоставил счет за испорченный галстук на сумму сто тридцать шесть долларов, Эдвин послушно запихнул его в трусы и остаток дня на нем просидел. Чудесное веселое время. Удалось даже запоздало извиниться перед Мэй.

– Прости, – неловко сказал он, – что лапал тебя в такси. Прости, пожалуйста. Не будь я так пьян, ни за что бы этого не делал, честное слово. Даже не пытался бы.

Странно – почему-то ее это не утешило.

– Я знаю, – сказала она. Знаю.

В пятницу после работы Эдвин пригласил ее в бар, но она почти все время молчала. Лишь вертела в руках минералку, кивала и пожимала плечами, а на краю стакана, словно раны, оставались тусклые пятна красной помады.

Понедельник, раннее утро.

Эдвин сел в кровати так резко, словно в плохом фильме ужасов резко сменили план. Конечно же! Маргаритки! Он вдруг все понял – их смысл, почему они так важны, почему они снились каждую ночь с того дня, как он потерял рукопись.

5.47. Мягким зеленым светом мерцал на часах жидкий неон. Рядом спала жена, мурлыча и похрапывая, похрапывая и мурлыча, занавеска на окне качалась от легкого сквозняка, вдох-выдох, вдох-выдох: медленный вдох, длинный выдох. 5.47 утра, а Эдвину хотелось подпрыгнуть и заорать «Эврика!». Он схватил одежду и, на ходу надевая штаны, запрыгал по коридору. Маргаритки! Ну конечно! Ликуя, он выскочил на улицу. Остановился. Вернулся, пнул кота и опять выбежал наружу. Опадала мелкая морось, мягкая, словно роса, но Эдвин ее не замечал. Он помчался по умытым зарей улицам к ближайшему метро.

Когда он доехал до своей станции, душа его пела. Прыгая через две ступеньки, он взлетел к выходу, ворвался в каньон Гранд-авеню и понесся по тротуару. Пальто мантией развевалось за спиной.

– Отдай деньги, козел! – крикнул местный уличный громила, проявив некую деловую сметку: встать ни свет ни заря, чтобы трясти первую волну пассажиров.

– Пардон, – выпалил на бегу Эдвин. – В следующий раз.

Он промчался по Гранд-авеню, подскочил к дверям здания № 813 и принялся стучать ладонями в дверь, пока охраннику не обрыдло настолько, что он пошел смотреть, откуда шум. Эдвин, засветив удостоверение, вприпрыжку кинулся через холл к грузовому лифту.

Вот и Склад Уборщика и Мусорное Отделение № 3: Рори стоял к нему спиной и бросал бумагу в мусоросжигатель. Подвальный воздух уже густел от затхлых паров и серы.

– Джимбо! – заорал, подбегая, Эдвин. – Маргаритки! Откуда ты знаешь про маргаритки на обложке? Я вложил рукопись в конверт перед тем, как…

Но это оказался не Рори. Кто-то в его форме – какой-то лоботряс с рыжими волосами и острой бородкой – обернулся, сонно посмотрел и сообщил:

– Рори? Он уйти. Эдвин оторопел.

– Уйти? – Его, скорее, поразила жуткая безграмотность незнакомца, чем смысл сказанного. – Он уйти?