Как выжить в старшей школе - Мелисса де ла Круз

На часах на прикроватной тумбочке светятся неоновым зеленым три ноль-ноль. Как обычно! Ненавижу три ночи, мое самое нелюбимое время. Из всех двадцати четырех часов это, несомненно, худший час, хотя обычно в нем нет ничего особенного, потому что в это время вы спите. Но сегодня мне не повезло. В девятом классе мы читали роман Рэя Брэдбери «Надвигается беда», и там были строчки о том, что три часа ночи – это время, когда наше сердце бьется настолько медленно, что мы ближе к смерти, нежели к жизни. Наверное, я тут сильно переврала, но суть в том, что эти слова очень травмировали мою психику. Теперь три ночи кажутся мне эдаким зловещим часом, который лучше всего переспать. Все эти тени и полнейшая тишина – от них прямо мороз по коже.

Взять на заметку: больше никогда не просыпаться в три ночи.

Чтобы отвлечься от страха из-за трех часов и панической боязни облысеть, я вылезаю из постели и начинаю делать приседания. Боже, если мне удастся стать обладательницей такого же пресса, как у Дарси, я стану очень счастливой Леле 2.0. Ладно, начнем с базовых скручиваний. Раз, два, три, четыре, пять, о господи, жжется как, шесть, семь, восемь, господи, я горю, девять, и десять… а-а-а-а-а, никогда больше не буду так делать, никогда. Слишком. Тяжело. Слишком. Устала. Чтобы. Продолжать. Дальше. Я поднимаю футболку, чтобы проверить, есть ли какой-то прогресс.

Нет, никакого.

Ладно, значит, это надолго, я поняла.

Я заставляю себя сделать еще два подхода, а следующие два часа провожу в интернете в поисках нового макияжа. Оказывается, на Ютьюбе полно роликов, в которых девушки показывают – Бетани Мота и Ингрид Нильсен особенно помогают – как правильно следует пользоваться косметикой.

Как раз то, что мне нужно! Следующий час я учусь, как делать «кошачьи глаза», «смоки», как сделать губы более пухлыми и как создать иллюзию высоких скул, а потом ввожу цифры с маминой кредитки (заучены наизусть) и заказываю в интернет-магазине все, что нужно мне для операции «Макияж». Не пытайтесь повторить это дома.

Когда встает солнце, мои веки тяжелеют, как у зомби, и я снова и снова бормочу «Может, это Мейбеллин», не в силах остановиться. Короче говоря, я в бреду.

– Ого, неважная выдалась ночка? – спрашивает Алексей, увидев меня утром на уроке английского. Я смотрюсь в зеркальце: огромные темные круги под глазами, опухшее лицо. Выпуск версии Леле 2.0 придется отложить до тех пор, пока я хорошенько не высплюсь.

– Мне приснился кошмар.

– Ничего себе! Ненавижу их.

– Мхм, – это единственное, что мне удается выдавить. Я хочу положить голову на парту и отрешиться от всего мира. Я слишком устала, и мне плевать, что Алексей смотрит на меня с беспокойством и даже как-то с опаской.

– Ладно, – говорит он, – а ты видела, что твой последний вайн набрал двадцать тысяч просмотров?

– Двадцать тысяч? – Я мгновенно просыпаюсь.

– Ага. «Когда твоя одежда больше идет твоей подруге, чем тебе». Двадцать тысяч просмотров.

– Что-о? – У меня нет слов. Я пялюсь в пустоту куда-то рядом с красивой светловолосой головой Алексея, слишком усталая, а теперь еще и шокированная, чтобы нормально соображать.

Алексей смеется.

– Выглядишь так, словно тебя удар хватил.

– Да, – отвечаю я. – Для меня это в порядке вещей.

– И я говорил совершенно серьезно – я хочу сделать это с тобой.

– Что-что сделать? – Он только что сказал «сделать это с тобой», да?! Ух ты, а европейские парни, оказывается, кота за хвост не тянут!

– Сняться в вайне вместе с тобой? Помнишь? – отвечает он, да еще так невинно.

Все правильно. Вайн. Не «это». Ну и ладно! Запросто!

– О-о-о, точно. Да, я помню. Придумаю что-нибудь и тебе скажу.

– Отлично! Спасибо, Леле, так круто, что ты согласилась.

Я лишь киваю в ответ и лениво улыбаюсь. А после первого урока ухожу на стадион и засыпаю под деревом. Ах, жизнь прекрасна.

Я приняла мамино предложение устроить вечеринку. Пока что Алексей и Дарси – мои единственные друзья в Майами-Хай, но я всю пятницу приглашала всех, кто казался мне милым, и попросила Дарси о том же. Мы даже сделали приглашения с помощью старого набора канцтоваров от Лизы Франк[12], который я нашла под кроватью. Дельфины цвета «вырви глаз» резвились среди россыпи сердечек в пестром неоновом океане. По моему скромному мнению, продукция Лизы Франк бессмертна, а вы как думаете?

И вот он, вечер субботы. Я работаю над макияжем «кошачий глаз», шаг за шагом следуя инструкциям девушки из учебного видео, в голосе которой слышен выдержанный британский и протяжный австралийский акценты. Такое ощущение, что меня пытается соблазнить кенгуру, и это, скажу я вам, порядком сбивает с толку. Конечно же, в итоге я больше похожа на барсука, чем на кошку, но, слава богу, еще только пять часов и у меня есть куча времени в запасе.

Стук в дверь. Это мама с папой. Я разрешаю им войти.

– Волнуешься перед вечеринкой? – спрашивает мама, как будто мне шесть лет и ко мне уже едет Барни[13].

– Наверное.

– Просто хотим убедиться, что мы разобрались насчет правил на сегодняшний вечер, – говорит мама.

Я лишь смотрю на нее, хлопая глазами.

– Мы просим лишь об одном – не включай музыку слишком громко, – продолжает папа.

– Ну ты понимаешь, из-за соседей, – добавляет мама.

– И проследи, чтобы никто не пил алкоголь, – говорит папа.

– Но если будут, обязательно забери у них ключи от машин, – продолжает мама.

– Уж лучше они останутся ночевать у нас, чем сядут пьяными за руль, – кивает папа.

– Но если кто-то останется ночевать, напомни им, что у нас запрещено заниматься с-е-к-с-о-м.

– Ну мам, фу.

– Так что, ты согласна с этими правилами? – скрестив руки на груди, спрашивает папа.

– Конечно, согласна, все, как вы скажете. Но и вы ведите себя как крутые родители, ладно? Ведь суть вечеринки в том, чтобы помочь мне наладить общественную жизнь, а не разрушить ее раз и навсегда.

– О, мы можем быть крутыми, – отвечает мама, даже как-то угрожающе.