Некто Гитлер: Политика преступления - Себастьян Хафнер

Что было неестественно, словно стилистическая ошибка, так это то, что он забрал с собой в смерть свою любовницу, так мало значившую для него в его жизни, да еще тайно обвенчался с ней за двадцать четыре часа до этого. Гораздо позднее стало известно, что он пытался утащить с собой в смерть и Германию или то, что от Германии осталось. Об этом и о его отношении к Германии вообще пойдет речь в последней главе «Предательство».

Но сначала рассмотрим повнимательнее невероятные достижения и еще более удивительные для современников успехи Гитлера. Потому что и те и другие очевидны.

В первые шесть лет своего двенадцатилетнего властвования Гитлер поразил своих друзей и недругов достижениями, которых никто от него не ожидал. Это были те самые достижения, что тогда смутили и обезоружили его противников – в 1933 году его противниками было большинство населения Германии, – те самые достижения, благодаря которым у значительной части старшего поколения немцев к Гитлеру сохранилось своего рода тайное уважение.

До взятия власти у Гитлера была только одна слава – слава демагога. Его достижения в качестве оратора и массового гипнотизера были неоспоримы, именно они позволили ему достичь политических вершин во время кризиса 1930–1932 годов, и год от года становиться все более серьезным претендентом на власть. Но едва ли хоть кто-нибудь ожидал, что, добравшись до власти, он сможет ее удержать. Править – таков был общий глас – совсем не то, что произносить речи. Запоминалось также то, что Гитлер в своих речах, полных безудержных оскорблений руководителей страны, требований неограниченной власти для себя и для своей партии, заискиваний перед недовольными всех мастей, а также очевиднейших противоречий, ни разу не сделал ни одного конкретного предложения; он ничего не сказал о том, как намерен справиться с экономическим кризисом и безработицей – тогдашней всеобщей бедой. Курт Тухольский[38] высказал мнение многих, когда писал: «Нет человека Гитлера, есть только шум, который он производит». Тем мощнее был психологический удар, когда человек Гитлер после 1933 года показал себя энергичным, успешным, эффективным деятелем.

Разумеется, для внимательных наблюдателей и до 1933 года был очевиден еще один талант Гитлера помимо ораторского, а именно его организаторский дар, точнее говоря, его способность создать работоспособный аппарат власти и полностью подчинить его себе. НСДАП поздних двадцатых была целиком и полностью созданием Гитлера; в качестве организации она превосходила любую другую партию Германии, причем, еще до того, как в начале тридцатых повела за собой немалые массы избирателей. Она оставила в тени давно и заслуженно прославленную партийную организацию СДПГ; более чем социал-демократическая партия во времена кайзеровского рейха, нацистская партия времен Веймарской республики была государством в государстве, маленьким бризантным антигосударством. В отличие от становящейся самодовольной, тяжелеющей год от года СДПГ, Гитлер с самого начала придал НСДАП жуткую динамичность. Его партия подчинялась только одной всеопределяющей воле. (Гитлеровская способность с легкостью, шутя и играючи подчинять или устранять конкурентов и оппонентов внутри партии, черта, чреватая зловещим будущим, также была заметна внимательным наблюдателям еще в конце двадцатых годов.) Его партия, вплоть до самых мелких своих подразделений была переполнена жаждой драки, дымящаяся и грохочущая машина предвыборной борьбы – такого в Германии еще не знали. Таким же было другое детище Гитлера двадцатых годов, армия его гражданской войны, SA[39]; все прочие боевые отряды партий того времени – «Стальной шлем» немецких националистов, «Рейхсбаннер» социал-демократов, коммунистический «Рот Фронт» – по сравнению с гитлеровскими бандами были просто жалкими мелкобуржуазными ферейнами. Штурмовики превосходили всех азартом и безрассудством, разумеется, жестокостью и садизмом они тоже всех превосходили. Штурмовиков, и только штурмовиков, по-настоящему боялись.

Разумеется, это был искусно и сознательно нагнетаемый Гитлером страх, нацеленный на то, чтобы террор и нарушение прав, которыми сопровождалось взятие Гитлером власти в 1933 году, вызвали бы как можно меньше возмущения и подавили волю к сопротивлению. Опасались худшего. Штурмовики целый год с кровожадной радостью объявляли о грядущей «ночи длинных ножей». Ее все не было; были отдельные, тайные и умело скрываемые, во всяком случае безнаказанные, убийства врагов, самых ненавистных для нацистов. Гитлер торжественно и публично (под клятвой, которую он дал в качестве свидетеля на судебном процессе) пообещал, что, как только он возьмет власть, покатятся головы – головы «ноябрьских преступников». По таковой причине почти с облегчением было воспринято то, что ветераны революции 1918 года и видные деятели Веймарской республики весной и летом 1933 года были «всего-навсего» отправлены в концлагерь, где, конечно, подвергались издевательствам и избиениям, где, конечно, жизнь их была под угрозой, но откуда почти все они рано или поздно были выпущены. А некоторых даже и не арестовали. Опасались еврейских погромов; вместо этого лишь однажды, 1 апреля 1933 года, прошел бескровный, символический бойкот еврейских магазинов. Короче говоря, все было плохо, но все-таки не так плохо, как предполагали. И те, кто – как позднее выяснилось, с полным на то основанием – предупреждали: «Это только начало», – казалось, просто клевещут, ведь в течение 1933–1934 годов террор медленно пошел на убыль, а в 1935–1937 годах, «хороших нацистских годах», в стране начала устанавливаться в определенном смысле, пусть и омраченная существованием не таких уж многочисленных и многолюдных концлагерей, «нормальная» жизнь. Те, кто говорили: «Все это печальные издержки переходного периода», – казались куда более правыми, чем последовательные критики нацистского режима.

В целом использование и дозирование террора в первые шесть лет правления – сперва нагнетание страха совершенно дикими угрозами, потом жестокие, но явно отстающие от угроз акции террора, после чего постепенный и повсеместный переход к почти нормальному существованию на фоне замалчиваемого, старательно не замечаемого террора – следует признать мастерским социально-психологическим достижением Гитлера. Благодаря применению дозированного террора неприязненно или критически настроенные по отношению к режиму люди – повторимся, в 1933 году их было большинство – получили правильную порцию страха, не загоняющую их в отчаянное сопротивление и, что гораздо важнее, позволяющую с легким сердцем признать достижения режима.

Среди положительных достижений Гитлера на первом месте стоит (заслоняя все прочие достижения) то, что можно назвать его экономическим чудом. Такого выражения тогда еще не существовало; оно было впервые применено к невероятно быстрому восстановлению хозяйства Западной Германии после Второй мировой войны в эру Эрхарда[40]. Но в гораздо большей степени оно может быть применено к тому, что произошло в экономике Германии во второй половине тридцатых при Гитлере. Тогда ощущение того, что произошло чудо, было глубже и сильнее, и человек, который совершил это чудо, звался Адольф Гитлер, значит, он и был чудотворец.