Этот Вильям! - Ричмал Кромптон

Он не удостоил ее ответом.

Он сидел и ел молча. Потом и все остальные спустились к завтраку. Тети Джейн, Евангелина и Люси поедали овсянку с благочестиво-радостным видом, даже с торжественностью, приличествующей, по их мнению, Рождественскому утру.

Потом пришел Джимми, сияющий, с жестянкой в руках.

— Наблал подалков, — гордо сказал он. — Наблал подалков. Много.

Он положил на тарелку Барбаре червяка, которого Барбара немедленно бросила ему в лицо. Джимми с укоризной посмотрел на нее и проследовал к тете Евангелине. Ей он презентовал сороконожку — живую сороконожку, которая весело побежала вниз по скатерти прямо на колени к тете Евангелине, прежде чем кто-либо успел этому помешать. С пронзительным криком, от которого мистер Браун, закрыв руками уши, выбежал в библиотеку, тетя Евангелина вскочила на стул и застыла там, подняв юбки до колен.

— Ах! Помогите! — кричала она. — Противный мальчишка! Поймайте ее! Убейте ее!

Джимми смотрел на нее с изумлением…

Через некоторое время порядок был восстановлен, сороконожка убита, а остальные подарки, которые собрал Джимми, выброшены в окно. Вильям через стол смотрел на Джимми с уважением. Он хоть и маленький еще, но стоил того, чтобы водить с ним дружбу. Джимми как не в чем ни бывало ел овсянку.

Тетю Евангелину вынесло из комнаты, как только свершилось убиение сороконожки и стал свободен путь. Она отказывалась вернуться и вела переговоры с черной лестницы.

— Когда этот ужасный ребенок уйдет, тогда я спущусь. На нем могут оказаться насекомые. О, кто-то налил воды на лестнице. Все ступеньки сырые!

— Ах-ах-ах! — тихо сокрушалась тетя Джейн.

Джимми оторвался от своей овсянки.

— Откуда мне было знать, что она не любит нусекомых? — сказал он обиженно. — Я их люблю.

Отчаяние миссис Браун умерялось только тем обстоятельством, что на этот раз не Вильям был виновником происшедшего. Для Вильяма такое ощущение тоже отличалось новизной.

…После завтрака воцарился мир. Мистер Браун пошел прогуляться с Робертом. Тетушки расселись возле камина в гостиной, разговаривали и вышивали тамбуром. Это их непременное занятие. Бее тетушки вышивают тамбуром.

Они несколько раз уточняли, во сколько начнется служба в церкви.

— Не волнуйтесь, — говорила им миссис Браун. — Служба начинается в половине одиннадцатого, и если вы отправитесь, когда часы в библиотеке пробьют десять раз, у вас будет уйма времени.

Мир… спокойствие… тишина. Миссис Браун и Этель в кухне наблюдают за приготовлением рождественских блюд, тетушки в гостиной обсуждают за вышиванием, как ужасно сейчас воспитывают детей. Этим тоже непременно занимаются все тетушки.

Время шло безмятежно и счастливо. Но тут в гостиную вошла миссис Браун.

— Вы же собирались пойти в церковь, — сказала она.

— Разумеется. Но часы еще не били.

— Так уже одиннадцать.

Всеобщий переполох.

— Ведь часы не били!

Негодуя, они идут в библиотеку. Там царят покой и тишина. На полу сидят Вильям и Джимми и, сосредоточенно наморщив лбы, изучают книжку «Чем может заняться мальчик». Вокруг них — детали выпотрошенных часов.

— Вильям! Скверный мальчишка!

Он посмотрел на всех исподлобья.

— Их неправильно собрали, — сказал он, — они с самого начала были неправильно собраны. Мы их ремонтируем. Их давно уже надо было отремонтировать. Я даже не представляю, как они ходили. Хорошо еще, что мы это обнаружили. Они неправильно собраны. Их очень трудно собрать как следует, и мы не можем нормально работать, когда все вы загораживаете свет. Мы очень заняты, мы работаем, мы хотим отремонтировать эти старые часы для вас для всех.

— Вильям умный, — восхищенно сказал Джимми. — Он чинит часы. Умный!

— Вильям! — простонала миссис Браун. — Ты привел их в негодность. Что скажет папа?

— Но ведь зубчатое колесо было неисправно, — упорствовал Вильям. — Видишь? И это храповое колесико на собачке установлено неправильно, не так, как говорится в книге. Похоже, что человек, который делал эти часы, плохо разбирался во всем. Похоже…

— Молчи, Вильям!

— Мы молчали, пока вы не плишли, — строго сказал Джимми. — Вы нам мешаете.

— Оставь все, как есть, Вильям, — сказала миссис Браун.

— Ты не понимаешь, — продолжал Вильям с упрямством фанатика. — Зубчатое колесо и храповик надо поставить на ось по-другому. Смотри, это зубчатое колесо. Оно должно стоять совсем по-другому. Оно поставлено неправильно. И мы хотели исправить. И мы хотели сделать это для вас, — в его голосе послышались нотки горечи. — Хотели помочь и… доставить другим радость. Когда часы идут правильно, это приносит людям радость. Но если ты хочешь, чтобы часы были собраны неправильно, то я ухожу.

Он поднял свою книжку и с гордым видом удалился, сопровождаемый преданным Джимми.

— Вильям! — страдальчески произнесла тетя Люси, когда он проходил мимо. — Я не стану упрекать тебя и надеюсь, ты не будешь всю свою жизнь помнить, как полностью испортил мне этот Рождественский день.

Вильям одарил ее взглядом, от которого, казалось, земля могла бы разверзнуться под нею, и коротко заверил, что не будет.

— Ах-ах-ах! — огорченно прошептала тетя Джейн.

Во время обеда взрослые, по своему обыкновению, вели пустые разговоры о такой ерунде, как погода и политика. Тетя Люси все еще чувствовала себя обиженной и удрученной.

— Конечно, я могу пойти и на вечернюю службу, — говорила она, — но это не то же самое. Утренняя служба совсем иная. Да, пожалуйста, дорогая… и начинки. Да, еще немного индейки. И на вечерней может не быть проповеди викария. А она так много значит. И соуса на картошку, пожалуйста. Это, пожалуй, первое Рождество, когда я пропустила утреннюю службу. Весь день испорчен.

Она устремила на Вильяма взгляд, полный укора. Вильям обладал способностью отразить любой взгляд, но сейчас он был слишком занят, чтобы предаваться каким-то незначительным баталиям. Он был чрезвычайно занят. Его интересовал исключительно рождественский обед, который бывает только раз в году.

— Вильям, — послышался голосок Барбары, — я умею пвавать. А ты?

Он промолчал.

— Ответь своей кузине, Вильям, — сказала миссис Браун.

Он проглотил, потом заговорил жалобно-возмущенно:

— Ты же всегда мне запрещаешь разговаривать с набитым ртом.

— Ты можешь прожевать, а потом ответить.

— Не могу. Потому что я хочу снова взять еду в рот, — твердо сказал Вильям.