Четырнадцатая золотая рыбка - Дженнифер Л. Холм

— Когда мы выезжаем? — кричит дедушка, и его голос разносится по всему дому.

Он хочет забрать из своей квартиры компьютер и некоторые другие вещи. Мама пообещала ему заехать туда на выходных.

— Пока вы зашевелитесь, Рим падет во второй раз!

Мама в пижаме сердито топает по коридору. Ранней пташкой ее не назовешь.

— Успокойся, пожалуйста! — раздраженно говорит она. — Я даже кофе еще не выпила!

В одиннадцатом часу мы наконец садимся в машину и направляемся в сторону дедушкиного дома. Пока мы едем по шоссе, я смотрю в окно.

Мы проезжаем мимо вывески биотехнологической компании. На ней надпись: «МЫ — БУДУЩЕЕ МЕДИЦИНСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ» — и изображение знакомой мне бактерии.

— Смотрите! — кричу я. — Это Escherichia coli!

— Совершенно верно, — весело кивает дедушка.

— А что это такое? — спрашивает мама.

— Это такая бактерия, — объясняю я.

Мама бросает взгляд на дедушку:

— Ты что, промываешь моей дочери мозги?

— Твоя дочь интересуется наукой, — парирует дедушка. — У нее есть способности. Ты поощрять ее должна.

Я чувствую прилив гордости. Может быть, эта часть меня — научная часть — всегда таилась во мне, как семечко в яблоке. Кто-то должен был просто поливать это семечко, помогать ему расти. Дедушка и есть этот кто-то.

У съезда с шоссе дедушка просит маму:

— Проедем мимо старого дома.

Сейчас он живет в многоэтажке, но, когда бабушка была жива, у них был отдельный дом. В нем прошло мамино детство.

Мама останавливается у здания начала двадцатого века, с пышными кустами лаванды у входа. На подъездной дорожке стоит трехколесный велосипед.

Дедушка говорит:

— Лаванда твоей мамы еще сохранилась.

— Кажется, они окна заменили, — замечает мама.

— Твоя мама была бы в восторге, — говорит дедушка, и они почему-то разражаются смехом.

Я не знаю, насколько правдивы мои воспоминания о бабушке — возможно, это просто истории, которые мне часто рассказывали. Как она носила в волосах китайские палочки для еды, как она зашила дырку, которую я прогрызла в детском одеяльце, и оно снова стало как новенькое. Что я действительно помню, так это ощущение: рядом с ней люди меньше кричали и больше смеялись.

— Приятно, что в нашем доме живет семья, — говорит мама. — Жизнь продолжается.

Дедушка молча рассматривает дом.

В дедушкиной квартире я не была давно. Мама замечает вполголоса:

— Мы попали в тысяча девятьсот семьдесят пятый год.

Мебель в квартире старая. В комнате стоит желтовато-оранжевый велюровый диван, покрытый пластиковым чехлом, и такого же цвета кресло с откидной спинкой. Я помню, как играла с ним, когда была маленькая: дергала деревянную ручку и откидывалась назад.

— В самом деле, папа! — говорит мама, проводя рукой по пластиковому чехлу. — Может, пора подумать о новом диване?

— Этот мне нравится, — отвечает дедушка. — Не хочу его выбрасывать. Его твоя мама выбрала.

Тут и там лежат стопки научных журналов и стоят фарфоровые фигурки толстощеких детей, которые принадлежали бабушке. Все покрыто тонким слоем пыли.

Я захожу на кухню. На столе стоит огромная коричневая коробка для печенья в форме совы. Я снимаю крышку и заглядываю внутрь. Вместо печенья там пакетики с соевым соусом. Кажется, тайна исчезновения соевого соуса раскрыта.

Дедушка подходит к бюро, поднимает крышку и начинает собирать бумаги и записные книжки.

— Элли, в спальне в шкафу стоит чемодан. Принеси его, — командует он.

— Хорошо, — отвечаю я.

Обстановка в спальне осталась такой же, какой я ее помню: выкрашенная в белое мебель с темными ручками. На кровати лежит слегка лоснящееся лоскутное одеяло в цветочек. Два комода — для нее и для него. Пыль с бабушкиного комода, похоже, вытерта, на нем стоит ваза с сушеной веточкой лаванды. Но дедушкин комод заставлен всякой всячиной: полная монет банка от варенья, их с бабушкой свадебная фотография в рамочке, стопки магазинных чеков, ручки с логотипом местного банка, зубочистки, зубная нить, две пары очков, разносортные пуговицы, сложенные носовые платки.

Посреди этого беспорядка, рядом с плюшевым мишкой, стоит старая выцветшая открытка.

На ней надпись вычурным шрифтом: «Счастливой годовщины свадьбы!» Я узнаю почерк внутри — он тот же, что и на карточках с рецептами.

Я подхожу к шкафу и вытаскиваю чемодан. Он падает, крышка открывается. Я наклоняюсь, чтобы застегнуть молнию, и мой взгляд цепляется за что-то розовое. Я чувствую себя ученым, делающим открытие, только это не вакцина и не бомба. Это пара пушистых домашних тапочек.

Они аккуратно задвинуты под кровать, словно ждут своего хозяина.

Дедушка яростно топает по школьному двору, и все оборачиваются ему вслед.

Он терпеть не может стирку и, когда чистая одежда заканчивается, берет одежду из маминого гардероба.

Сегодня он надел ее ярко-розовые тренировочные штаны и сувенирную футболку мюзикла «Призрак оперы».

— Поверить не могу, что вот это включили в список обязательного чтения! — пыхтит дедушка и трясет у меня перед носом книжкой. На обложке написано: «Над пропастью во ржи».

— А что в этом плохого?

Дедушка принимается пожирать недоеденные мной чипсы.

— Этот Холден только и делает, что ноет, — бурчит он. — Лучше б работу нашел!

— Я еще не читала, — говорю я, хотя все время слышу об этой книжке от мамы: Холден Колфилд — один из ее любимых героев.

— И не надо! — отвечает дедушка. — Классику надо читать.

— По-моему, это тоже классика.

— Ради бога! Я сильно сомневаюсь, что Ньютон тратил свое время на эту чушь.

— Ньютон? Футболист?

— Нет! Исаак Ньютон! Отец современной физики!

Я скольжу взглядом мимо дедушки и вижу очередь в кассу, в которой стоит Брианна. Она в компании волейболисток. Сегодня, видимо, что-то вроде дня школьных традиций, потому что девчонки нарядились в командные майки и по-дурацки нагримировались.