Агент Тартара - Борис Иванов

Чего-то такого я ожидал. Какой-нибудь подлянки в этом духе. Некоторое время мы молчали. Потом я повернулся к молчавшему до сих пор Майклу и сказал скорее утвердительно, чем с вопросительной интонацией:

— И переносчиками этого «ключика» являются ваши «малышки»?

— Ну что ж, вы догадливы, Клаус, — отозвался тот со своим характерным гоготанием и с таким видом, словно эта моя догадливость могла меня выручить в сложившейся ситуации. — У вируса Грира, видите ли, довольно экзотический цикл воспроизведения В свободной форме он существует только в клетках единственного вида ос. А в организме млекопитающих этот вирус дает только несколько новых поколений и потом перерождается в форму, уже не способную к дальнейшему размножению. У этого вирусного поколения своя задача. Каждая его частица атакует клетки нервной системы и активируется в них уже как часть Послания. Обеспечивает его «сборку» в единую систему. Запускает своего рода молекулярный компьютер. Вот о нем мы знаем довольно мало. Биохимическая машина безумной сложности. Тут работы на десятилетия. Что она делает, какова ее задача? У нас на этот счет пока только гипотезы...

— Ну если и гипотезы, то не такие уж гипотетические, — неуклюжим каламбуром прервал его Хайлендер.

Ему, судя по всему, не слишком понравилась столь скромная оценка достижений руководимых им лабораторий.

— Собственно, основное об этой биохимической машине мы узнали, — веско продолжил он, сделав затяжку. — Это — тестер нейронных цепей. Некое средство изучения мозга, в клетках которого «проснулось» Послание. Оно исследует возможности этого мозга, принимает какое-то свое решение и изменяет течение процессов в нем. Заставляет исполнять какую-то, заданную еще Предтечами, задачу.

— И?.. — поинтересовался я чуть более нервно.

— Ну, что касается лабораторных животных, то на этом дело и кончается... — усмехнулся шеф «ЛГ». — Сначала — короткий период беспокойства, а затем собачки, кошечки и кролики благополучно возвращаются к вполне обычному для них образу жизни. А ферменты и всякая прочая химия, которая синтезируется в клетках их мозга в ответ на вторжение вируса, постепенно оттуда исчезают. Молекулярный компьютер-тестер саморазбирается. За ненадобностью. У приматов дело затягивается. Шимпанзе изменяют свое поведение необратимо. У них возникает «синдром исследовательского поведения». Жалко бедняг... А вот с людьми дело обстоит иначе: у них изменения в психике идут по нарастающей... Кстати, не рекомендую вам, категорически не рекомендую, применять для того, чтобы э-э... очиститься от вируса, какие-либо медикаменты. Особенно современные сильнодействующие генноинженерные препараты. Результат может оказаться роковым.

— Это — приятная для меня перспектива, — криво усмехнулся я. — А что же будет со мной без медицинского вмешательства? Меня тоже ожидает развитие «синдрома исследовательского поведения»? Или что-нибудь более интересное?

— К сожалению, мне трудно ответить вам, — ответил такой же кривой улыбкой Хайлендер. — У нас ничтожная статистика — всего трое. Это считая вас. И оба ваших предшественника уже вне зоны нашего контроля... Да нет! — он взмахнул руками, отгоняя мою скверную догадку. — Ни смерть, ни безумие вам, судя по всему, не угрожают. Если бы мы подозревали такое, то не стали бы затевать такую злую шутку... Нет никаких оснований считать, что ваши предшественники покинули этот лучший из миров. Всего лишь эту планету. И — опять-таки к сожалению — никто из них не счел нужным поделиться с нами своими планами.

— Да, отношения с подопытными кроликами не сложились, — согласился я с достаточно, надеюсь, злой иронией в голосе. — Боюсь, что не сложатся и со мной. И статистика у вас неважная. С чего бы это?

Хайлендер с неожиданной для него легкостью соскочил с подоконника и, зябко поежившись, принялся затворять створки окна.

— Покойный Грир, — хмуро бросил он, не оборачиваясь (что-то там у него не ладилось со сложной конструкции шпингалетами), — считал, что переходить к этому этапу исследований небезопасно. Не столько для того, кто станет получателем Послания, сколько для окружающих. Для Человечества в целом. Тот, кто испытает Послание на себе. Неизвестно, что он прочитает в этом Послании и какую весть принесет в этот мир... Примерно так говорил старик. А он был далеко не глупым человеком — Лексингтон Грир. С его мнением стоит считаться. Особенно если принять во внимание его собственную судьбу.

Об этом я кое-что знал. Как-никак наводил справки об основателе той «конторы», в которую предстояло внедряться. Лексингтон Грир умер не совсем своей смертью.

— Есть мнение, — продолжал Хайлендер, — что старик знал на этот счет больше, чем успел рассказать нам... Много больше.

— Успел? — подкинул я наводящий вопрос. — Вы имеете в виду — что-то помешало ему?

— С вами теперь можно говорить начистоту... — Хайлендер наконец справился с непокорными створками и теперь удовлетворенно созерцал дело рук своих, не проявляя ни малейшего желания обернуться ко мне. — Старик Грир, — задумчиво продолжил он, — был, скорее всего, самым первым испытуемым. Примерил собственное открытие в первую очередь на себя самого. Вполне в духе естествоиспытателей старой закалки. Впрочем, мы уже никогда не узнаем об этом. Старика кремировали без вскрытия — по его завещанию. Полиция не всегда уважает такого рода волю умершего, но в данном случае проявила снисходительность. Оно, впрочем, и не требовалось — это вскрытие. Согласитесь: падение с восемнадцатого этажа — причина весьма веская для того, чтобы покинуть общество живых. Достаточно было установить простой факт, что покойному никто не помогал отправиться в его последний полет, и дело закрыли.

— Обстоятельства, однако, не исключают... — заметил я.

Хайлендер наконец удостоил меня прямого взгляда.

— Разумеется. Многие, в том числе и я, считают это самоубийством. На это многое указывает. Грир оставил нам обстоятельное письмо — «на всякий случай», как выразился в нем сам. Накануне составил новое завещание. И — это самое подозрительное — сжег свои дневники и массу других бумаг. Весь личный архив...

— И после этого вы говорите, что испытуемому не угрожает ни смерть, ни безумие?

— Почти два года мы колебались. И наконец пришли к выводу, что это все-таки частный случай. Нечто, связанное с особенностью личности самого Грира. Чтобы понять, о чем идет речь, надо хорошо представлять этого человека. Он был фанатично предан идее научного прогресса. Познаваемости мира. Необходимости достижения истины любой ценой. Эта-то истина его и убила. Что-то в ней оказалось несовместимо с этим его фанатизмом... Во всяком случае, Перальта убедил нас в этом. Мы были очень близки со стариной Лекси при его жизни — я и Джанни Перальта. Джанни, пожалуй, ближе, чем я. Он и убедил нас, что причиной смерти учителя стал его собственный научный фанатизм. И предложил себя в подопытные кролики. Как человека без предрассудков.

— И он...

— Меньше чем через месяц после введения «ключа» он прекратил вести дневник. Потом прекратил вообще какие-либо отношения с «ЛГ». Скрылся. Покинул планету. Это все. Следующим стал ваш друг — Сол... Поверьте, это был несчастный случай. Правда, мы присматривали за Солом после того, как он выдал себя — двумя-тремя неосторожными поступками. Но мы не планировали делать из него испытуемого. В этом не было умысла. Мы... Ну разве что мы не стали препятствовать развитию событий...