Крещенский апельсин - Елена Басманова

– Здесь он был, в банкетной зале! Он в бильярдную не ходил! – выкрикнула Аля.

– Минуточку, – остановил ее Тернов. – Рассказывайте поподробнее.

– Не слушайте вы ее, господин Тернов, – по-женски взвизгнул театральный рецензент. – Она сама и ее подруга-мымра подсунули несчастному Эдмунду апельсин. Еще придуривалась, Парисом его называла, актриса погорелого театра. Да они обе не стоят мизинца Афродиты.

– Погодите, – Тернов властным жестом отстранил Синеокова, – погодите. Барышня, ваше имя?

– Алевтина Петровна Крынкина.

– Это правда, Алевтина Петровна? Апельсин принесли вы?

– Правда, господин Тернов, – ответила Аля, бросая злобные взгляды на Синеокова, – мы с Асей вышли из бильярдной, хотели найти что-нибудь для приза победителю. Но на столе ничего подходящего не было. Только между двух бутылок шампанского лежал апельсин. Мы его очистили ножом, обернули фольгой от шоколадных конфет и положили на тарелку. Вот и все. Шприцов у нас не было и нет. Можете хоть весь зал обыскать. А если хотите, то и нас – я готова раздеться при свидетелях. А этот… этот… этот… он женщин ненавидит, вот и лжет…

В голосе ее послышались слезы.

– А кто в то время еще был здесь, в банкетном зале? – спросил Тернов.

– Вот этот противный Синеоков и был, – Аля топнула ногой, – а еще господин Лиркин, вон он спит в кресле, напился. И еще господин Арцыбашев.

– О! – живо откликнулся Тернов. – Неужели сам Арцыбашев?

– Он и сейчас здесь, – подсказал Фалалей. – Михаил Петрович!

Подталкиваемый Фалалеем, Арцыбашев нерешительно двинулся вперед. Подойдя к Тернову, он приложил ладонь к ушной раковине и глухо спросил:

– Извините, я не расслышал, что вы сказали?

Тернов растерянно обернулся к Фалалею – нет, не таким представлял он себе автора бессмертного эротического романа «Санин».

– Я имею честь беседовать с самим Арцыбашевым?

– Да-да, с самим, – закивал писатель, скользя отсутствующим взглядом по Тернову, светлые глаза гениального романиста казались невинными.

– Вы видели апельсин? – спросил нерешительно Тернов.

– Да-да, апельсины были, – писатель затряс головой. – Но их унесли в бильярдную. Полагаю, они все в лузах.

– Да отпустите вы его, – подал внезапно голос Мурыч, – и так человек несчастный. Плохо видит, плохо слышит. Все, кроме зова любви… Да и эта мегера обсчитывает его безбожно.

– Какая мегера? – удивился Тернов.

– Так могу ли я идти? – нервно выкрикнул Синеоков.

– Идите, идите, – разрешил дознаватель, – и проводите нашего великого писателя.

Синеоков и Арцыбашев удалились под завистливыми взглядами коллег.

Тернов обернулся к Мурычу.

– О какой мегере идет речь?

Мурыч, отирая платком бритую макушку, приблизился вплотную к дознавателю.

– Я говорю об этой акуле, – процедил он, – она нас всех поедом ест. И девчонок тоже. Они не такие дуры, чтобы иголки в апельсины засовывать. Да узнай об иголке эта разбойница, за своего любимчика самолично отгрызла бы им головы. Впрочем, могла отомстить и любовнику за то, что ее бросил.

– Я ничего не понял, – признался тушующийся Тернов. – Голубчик, постарайтесь излагать ваши мысли внятно. Кто – акула? Кто – любовник?

– Акула – наша редакторша госпожа Май. Вы себе не представляете, на что она способна! Я сегодня утром собственными руками чуть ее не удушил – такую пакость мне преподнесла. Изуродовала мое лучшее детище! Оторвала ему руки или ноги!

– Стойте, стойте! – Тернов не на шутку испугался. – Кого она изуродовала?

– Я говорю о моем репортаже, эта злыдня выкинула из него две самые лучшие строки.

– Понятно, понятно, – нетерпеливо перебил его дознаватель. – А кто любовник?

– Вот Эдмунд и был ее любовником.

Тернов обернулся к Фалалею с застывшим в глазах вопросом. Фельетонист пожал плечами.

– Да что он знает! – возопил Мурыч. – А я, Гаврила Кузьмич Мурин, вижу ее как облупленную. Сам чую, да и сплетни ходят такие. А на Фалалея вы не смотрите. Он и выполнил ее мстительную миссию.

– Каким же образом это сделал господин Черепанов? – вежливо поинтересовался Тернов, с трудом удерживая нить разговора.

– Все, все здесь подтвердят, – выкрикнул Мурыч и широким жестом обвел присутствующих, – все видели собственными глазищами. Сначала по ее указке метрдотель принес апельсины. Затем она, уходя, шепталась с Фалалеем, велела ему подсунуть апельсин несчастному Эдмунду. Он катал его и специально загнал между двух бутылок, хотел спрятать, чтобы подсунуть несчастному в подходящий момент.

– А откуда взялся шприц в апельсине?

– Как откуда? Здесь есть еще один сообщник – метрдотель. Все время здесь терся да нашей мегере в рот заглядывал. Он и загнал иголку во фрукт.

– Я все понял, господин Мурин. Вы подождите в соседнем кабинете, – устало вздохнул Тернов.

Горделивый репортер удалился скорым шагом, и тут Тернов услышал сбоку тяжелое прерывистое дыхание. Он вздрогнул.

– Позвольте представиться, – поклонился толстяк, – Дон Мигель Элегантес, он же Сыромясов, обозреватель мод, в том числе и международных.

– Я вас слушаю. – Тернов досадовал, что такое простое дело, как дознание о несчастном случае затягивается, а он так мечтал навестить сегодня свою подружку, актрису императорского театра.

– Вы их враки не слушайте, господин дознаватель, – хрипло сказал толстяк, – госпожа Май на такие проделки не способна. Я скорее поверю, что иголку подсунул наш рыжий Лиркин. Проверьте, он притворяется спящим. И когда барышни явились за апельсином, тоже притворялся. А обиделся Лиркин из-за того, что кий у него отобрали, вот и мстил.

– Но откуда же он взял шприц?

– Не знаю, может, в кармане носит, – предположил Сыромясов, – его сестра в аптеке работает. Можно обыскать.

– Ну вы, батенька, загнули, – Тернов оторопел, – господин Лиркин вправе протестовать. Нарушать права личности я не намерен. Это чревато социальным взрывом.

– Ну как хотите. – Сыромясов шумно задышал и резво кинулся к креслу, где свернулся калачиком рыжий Лиркин. Тяжелой лапищей он стал трясти спящего за плечо. Тот быстро вскочил и захлопал бессмысленными глазами. – Ну что я говорил, притворяется, – злорадно констатировал Сыромясов и без объяснений направился к выходу.

– Что здесь происходит? – нервно вскрикнул музыкальный обозреватель, заливаясь пунцовой краской. – Зачем меня разбудили?

– Извините, господин Лиркин, проводится дознание.

– А что случилось? Что произошло? – Лиркин нервно озирался. – Я ни при чем. Я ни в чем не виноват. А что с господином Эдмундом?