Третий круг рая - Марина Владимировна Болдова

давнее дело. Давайте вернемся в нынешнюю реальность. По всей вероятности, ваш Егор Романович знал, куда шел. А что, если предположить, что к вам? Или, учитывая его возраст, к вашим родным? Возможно, знал их в юности? Или детстве? Или сам жил здесь?

– К чему это вы клоните, Михаил Юрьевич? – посмотрела я на Сотника с подозрением.

– Вы сами сказали, что он удивился, как здесь все изменилось. Принесите-ка семейный альбом. Пожалуйста, – ответил он просьбой на мой вопрос.

Я молча отправилась в свою спальню. Собственно, альбомов на даче когда-то хранилось два, но свои детские фотографии я давно забрала в городскую квартиру. А второй… Я держала его в руках очень давно. И не я – Захар. Тем летом мы здесь отмечали окончание девятого класса. Так случилось, что испытание алкоголем прошли лишь двое – он и я. Наши одноклассники очень скоро расползлись по комнатам. Жанну Каверину мы с Захаром уложили на диван в мансарде. Захар не пил по убеждению, на меня же выпитое шампанское подействовало странно: мне вдруг стало жизненно необходимо выговориться. Все равно кому… Захар слушал, не глядя на меня, а перелистывая альбомные страницы. Я же выплескивала из себя всю накопившуюся боль: последние полгода, наблюдая, как рушится наша семья, я металась между родителями. Пыталась расспрашивать и того, и другого. Мама тут же от меня уходила, а отец лишь грустно улыбался. Понять, что инициатор развода не он, было несложно.

Захар, кажется, даже не слушал, но его вопрос, заданный после того, как я замолчала, поставил меня в тупик. Я не думала об этом! А он напомнил, что уже скоро я должна буду выбрать, с кем из родителей останусь жить. Не ответив, я расплакалась…

Он оказался опытным любовником. Я же, у которой здравые мысли появлялись в голове лишь короткими вспышками, рассталась с детством без боли. С щенячьим восторгом принимая тяжесть мужского разгоряченного тела и жадную ласку припухших губ, я если и пыталась оттолкнуть его, то лишь на миг – сделать глубокий вдох, чтобы хватило воздуха для еще одного погружения в греховный омут…

– О чем задумались, Ляна Шандоровна? – Сотник, стоя в дверях комнаты, смотрел на меня с подозрением.

– Вот, держите. – Я взяла с полки альбом и протянула ему. – Первая фотография – свадебная. Дед с бабушкой со стороны мамы. Илья и Софья Зулич. Деда я не видела ни разу, бабушка умерла в две тысячи втором.

Майор открыл альбом и развернул ко мне. Овальное окошко паспарту зияло пустотой.

Глава 7

– И как вы думаете, кому и зачем могла понадобиться фотография ваших предков? – слегка повысив голос, спросил Сотник.

Картинка, как Егор Романович вынимает снимок из альбома, возникла передо мной неожиданно четко. Вот он кладет его в карман спортивной куртки, выходит из спальни. Приближается к лестнице, задирает голову вверх. Я отчетливо вижу шевелящиеся губы, как будто он кому-то что-то кричит. Но слов не слышу – эти мои видения беззвучны, как немое кино. Но мне понятно, что в комнате в мансарде кто-то есть. Знать бы, из какого времени выплыла картинка… И второй вопрос – стоит ли обсуждать это с Сотником?

– Как с вами трудно, Ляна Шандоровна! Вы как будто в двух мирах одновременно пребываете. У вас даже лицо становится… неживым. Страшновато, знаете ли, наблюдать. Так что привиделось на сей раз?

– Фото из альбома взял Егор Романович. В этот момент в доме он был не один, наверху находился еще один человек, – нехотя ответила я.

– Имеется в виду мансарда?

– Да. Но когда это произошло, сказать не могу. Может быть, сегодня. Или же в течение этих двух месяцев… кто знает! Я так понимаю, фотография при обыске комнаты вам не попалась?

– Нет. Никаких фотографий не попалось, – вздохнул Сотник.

– Получается, унес ее опять же убийца, искать которого нужно среди тех, кто знал и Егора Романовича, и моих предков. Честно говоря, мне такие люди неизвестны.

«Можно поинтересоваться у Громова, хотя он в этом доме, кажется, поселился, лишь когда поступил на службу водителем к подполковнику Ларину. Так, по крайней мере, рассказывал сам. Да-да, это произошло после того, как он вернулся из армии, точно!» – вспомнила я давний разговор с Павлом Андреевичем, но мысли вслух озвучивать не спешила.

– Ваша мама должна бы помнить тех, кто обитал в поселке во времена ее детства и юности. – Сотник продолжал рассматривать фотографии в альбоме.

– Вовсе нет! Мне известно, что школьницей, да и студенткой, она серьезно занималась гимнастикой и лето проводила в спортивном лагере на той стороне Волги. Бабушка же одна сюда никогда не ездила.

– Почему?

– Вот уж не знаю. Вообще представить ее здесь не могу! – Я фыркнула. – Чтобы Софья Марковна – и без городских удобств… Очень сомнительно.

– Не жалуете вы свою родственницу, Ляна Шандоровна, – укоризненно покачал Сотник головой. – Веские причины имеются?

– Причина одна – взаимная нелюбовь. Она не любила меня, так как я – дочь цыгана, я ее – в ответ.

– То есть матушку вашу беспокоить расспросами о былом бесполезно.

– Да. Тем более что особой теплоты между мамой и бабушкой я тоже не наблюдала. Не думаю, что у них имелись темы для откровенного обсуждения. Софья Марковна была, хотя и плохо об умерших говорить не принято, холодным, равнодушным человеком. Я не представляю, как можно было ее любить. Сейчас я о мужчине – ведь дед женился на ней! Правда, он рано умер – еще до рождения моей мамы. Эта фотография, которая пропала, – единственная, где он есть.

– И, следуя логике, если ее из альбома, как вам привиделось… – он слегка запнулся, – забрал ваш постоялец, то он знал обоих. Смею предположить – довольно близко. И, возможно, кто-то из них был ему особенно дорог.

– Думаете, Софья Марковна? – признала я сразу его правоту.

– Допускаю – оба. То есть Егор Романович вполне мог быть другом обоих. Вот вам объяснение, что в трудный момент жизни он стремился туда, где когда-то был счастлив.

– Почему не к нам в городскую квартиру? Если он такой друг… близкий, должен