Чудище Хоклайнов - Ричард Бротиган

Поэтому они оставили старого великана-дворецкого лежать мертвым на полу холла и отправились ебаться, прихватив с собой «краг» 30:40, помповый обрез, револьвер 38-го калибра и автоматический пистолет.

Грир, занимаясь любовью с мисс Хоклайн, не переставая думал о Волшебном Дитя. Тело у мисс Хоклайн было точно таким же, как у той, – по внешнему виду и восхитительным движениям.

Любовью они занимались в красивой спальне наверху. Среди множества прекрасных женских штучек, Гриру не знакомых. С этой комнатой не так было одно – холод. Там было очень холодно из-за ледовых пещер под домом.

Грир и мисс Хоклайн занимались любовью под множеством одеял на невероятно изукрашенной латунной кровати. Страсть не дала им времени развести в камине огонь.

Занимаясь любовью, Грир задавался вопросом, не Волшебное ли Дитя мисс Хоклайн. В какой-то миг он едва не произнес имя Волшебного Дитя, чтобы посмотреть, как она отзовется, но затем решил, что лучше не стоит, ибо знал, что Волшебное Дитя умерла и без разницы, в какой из мисс Хоклайн она похоронена.

Дозанимавшись любовью, мисс Хоклайн нежно умостилась с ним рядом и сказала:

– Вам не кажется странным, что мы здесь занимаемся любовью, а дворецкий лежит в холле мертвый и мы ничего еще с этим не сделали?

– Да, странновато, – ответил Грир.

– Интересно, почему мы никак не распорядились его телом. Знаете, мы с сестрой ведь очень тепло относимся к мистеру Моргану. Последние несколько минут я тут лежу и думаю, почему мы с ним ничего внизу не сделали. Ведь это не очень любезно – бежать ебаться, пока ваш фамильный дворецкий, которого вы любите, как родного дядюшку, лежит мертвый в холле вашего дома. Должно быть, это весьма своеобразная реакция.

– Вы правы, – ответил Грир. – Такая она и есть.

В спальне чуть дальше по коридору имел место похожий разговор – между мисс Хоклайн и Камероном. Они только что закончили заниматься довольно рьяной любовью, причем у Камерона не проскользнуло ни единой мысли о том, Волшебное Дитя эта женщина или нет. Он получал большое удовольствие от их совместной ебли и не позволял никакому мыслительному процессу омрачать наслаждение. Ум свой он использовал для дел поважнее: например, счета.

– Наверное, придется что-то сделать с вашим дворецким, – сказал Камерон.

– Правильно, – ответила мисс Хоклайн. – Я совершенно о нем забыла. Он лежит мертвый в холле. Свалился замертво, и мы оставили его там ради того, чтобы подняться сюда и предаться поебке. Совсем выскочило из головы. Наш дворецкий умер. Он там лежит мертвый. Интересно, почему мы ничего не сделали с телом.

– Я еще внизу спросил, не надо ли что-нибудь сделать с телом, но вам, девушки, хотелось подняться сюда и поебаться, поэтому мы поднялись и вот что сделали, – сказал Камерон.

– Что? – спросила мисс Хоклайн.

– Что вы имеете в виду – «что»? – спросил Камерон.

Мисс Хоклайн лежала рядом с Камероном весьма озадаченная. На лбу у нее сложилась легкая морщинка. От такой мысли мисс Хоклайн будто оцепенела.

– Мы это предложили? – спросила она после того, как несколько минут пыталась восстановить, какие события увели их от тела любимого мертвого великана-дворецкого наверх, в объятия телесной любви. – Мы… это… предложили? – очень медленно повторила она.

– Да, – ответил Камерон. – Вы настаивали. Я и сам подумал, что это странновато, но какого черта, вы этим балаганом заправляете. Если вам хочется ебстись, а не заниматься мертвым дворецким, это ваше дело.

– Очень все это необычно, – сказала мисс Хоклайн.

– Тут вы правы, – сказал Камерон. – Обычно так не бывает. То есть я, например, никогда не ебся, если внизу в холле на полу замертво растянулся дворецкий.

– Невероятно, – сказала мисс Хоклайн. К этому времени она уже отвернулась от Камерона и смотрела в потолок.

– Он умер, – сказал Камерон. – У вас внизу в холле – один мертвый дворецкий.

А тем временем в лаборатории над ледовыми пещерами все было тихо, если не считать перемещений тени. То была тень, что едва существовала меж форм. Временами тень сама едва не становилась формой. Тень парила на самом краю некой определенности и, быть может, даже узнаваемости, но затем снова соскальзывала в отвлеченность.

Лабораторию заполняло странное оборудование. Некоторое изобрел профессор Хоклайн. Там было много верстаков и тысячи пузырьков с химикатами, а также батарея для производства электричества тут же, в Мертвых Холмах, где такой штуки отродясь не водилось.

В лаборатории было очень холодно. Вообще-то здесь все заледенело ввиду близости к ледовым пещерам внизу.

По всему помещению стояли чугунные печки – их растапливали, чтобы все оттаяло, когда сюда спускались работать сестры Хоклайн, старавшиеся распутать тайну «Химикалий».

Хотя освещения в привычном смысле тут не было, незначительная капелька света все же просачивалась из такого места, которое в данный момент определенностью не являлось. Свет шел из лаборатории, только непонятно, откуда именно.

Свет, разумеется, требовался, чтобы упрочить тень, а она сейчас играла, словно детский дух, между объектом и абстракцией.

Затем свет стал определенностью, и тень таким образом соотнеслась с тем, откуда шел свет, – с большой банкой из освинцованного хрусталя, наполненной химикатами.

Банка химикатов была реальностью и целью всей жизни и работы профессора Хоклайна. В «Химикалии» он вкладывал всю свою веру и энергию, пока не исчез. А теперь эксперимент завершали две его прекрасные дочери, которые сейчас лежали наверху в спальнях с двумя профессиональными убийцами, и эти самые дочери никак не могли взять в толк, зачем надо было заниматься любовью с этими самыми мужчинами, когда свежеумершее тело их любимого дворецкого-великана лежит без призора, без ухода и даже ничем не покрытое на полу парадного холла.

«Химикалии», обретавшиеся в банке, были соединением сотен вещей со всего белого света.

Некоторые – древние, и добыть их было очень трудно. Например, пара капель чего-то из египетской пирамиды, возведенной в 3000 году до нашей эры.

Там были дистилляты из джунглей Южной Америки и капли чего-то из растений, росших у самой линии снегов в Гималаях.

Свой вклад внесли древние Китай, Рим и Греция, и этот вклад оказался в банке. Ведовство и современная наука, новейшие открытия также что-то этой банке дали. Там было даже такое, что, по слухам, пришло аж из самой Атлантиды.

На то, чтобы установить в банке гармонию между прошлым и будущим, энергии и таланта ушло неимоверно. Только такой гениальный и преданный своему делу человек, как профессор Хоклайн, мог слить вместе эти химикаты в дружбе и согласии и превратить их в добрых соседей.