Испанские страсти - Айра Уайз

— Отстраненной! — воскликнул Эстебан. — Ах ты, маленькая лицемерка! Да я в жизни не встречал такой отстраненной, скрытной хитрюги, как ты. Ты целый год прожила в Жероне, как моя жена. Ты спала в моей постели, ела за моим столом и ежедневно общалась с моими родственниками и друзьями. Однако не припоминаю, чтобы ты хоть раз упомянула о своих визитах в эту «классную комнату» или дала понять хоть кому-то из тех, кто должен был бы стать тебе близок и дорог, что понимаешь испанский.

— О, зато я наслушалась столько всего интересного, чего бы мне никогда не услышать, знай, твоя родня, что я понимаю по-испански, — не без ехидства ответила Джасмин.

— Например?

— Например, как они все меня терпеть не могут и как ждут не дождутся, что бедняжка Эстебан одумается и прогонит американскую потаскушку прочь. — Ехидные нотки в голосе молодой женщины сменились неподдельной горечью.

— Да тебе и не хотелось им понравиться. — Темные глаза Эстебана недобро блеснули в ответ. — Ты даже не пыталась найти общий язык хоть с кем-то из тех, кто для меня важен. Ты просто-напросто жила своей двойной жизнью, выбирала себе в друзья тех, до кого снисходила, и презирала тех, кого люблю я. Если это не снобизм чистой воды, то я уж и не знаю, что это слово означает.

— Просто память у тебя на редкость избирательная, — возразила Джасмин. — Я, например, не помню ни единого случая, когда кто-то из твоих родных и близких выказал хоть сколько-то интереса к тому, что я говорю или делаю.

— Да они все тебя боялись!

Джасмин чуть было не расхохоталась: ничего нелепее она в жизни своей не слышала. Но лицо Эстебана посуровело. Ярость утренней перепалки уступила на нем место чему-то, чему и названия не подберешь. И оттого сеньор Ривера в нынешнем своем настроении внушал ей куда больше страха, нежели в зале заседаний.

— Ты терроризировала их своей непримиримой американской независимостью, — угрюмо продолжал он. — Острая на язык насмешница, ты их совсем задразнила. Ты издевалась над их консервативными привычками, обычаями, традициями, отказываясь сделать поправку на чужую культуру. И все это ты проделывала с высоты своего упрямого превосходства, от которого отказывалась только в моей постели и в моих объятиях.

Джасмин сидела молча, широко раскрытыми глазами глядя на мужа. Вот, значит, как Эстебан ее воспринимает! Неужели он и в самом деле верит каждому своему слову?

— Неудивительно, что наш брак и года не продержался, — потрясение произнесла Джасмин. — Ты думал обо мне не лучше, чем все они вместе взятые.

— Я любил тебя, — хрипло возразил Эстебан.

— Да, в постели, только что тобою упомянутой, — ядовито отозвалась она. — А вне ее?

— Я как раз собирался добавить, что любовь, к сожалению, не всегда слепа, — не упустил случая болезненно уколоть ее Эстебан. — Я видел, как ты упрямо цепляешься за свое желание всех шокировать. Наблюдал, как ты изничтожаешь на месте друзей дома одним лишь яростным, негодующим взглядом. А знаешь, Джасмин, что тут самое печальное? Твоя вызывающая непримиримость не делала тебя счастливее, равно как и всех прочих.

Эстебан был прав: она и впрямь ощущала себя глубоко несчастной. Как мучалась она, скрывая страх, и одиночество, и ужасную неуверенность в себе! Но если Эстебан полагает, что, высказав ей все это, получает над нею некое моральное превосходство, то глубоко ошибается. Потому что получается, что, если он знал истину и ничего не сделал, чтобы помочь жене и поддержать ее, значит, ему никакого дела до нее не было! Любовь? Да он понятия не имеет, что это слово означает! Вот она его, да, любила. Она поклонялась мужу как божеству и теряла силы и волю к жизни с каждым мелким знаком его пренебрежительного равнодушия, с каждой фразой вроде: «Я слишком занят» и «Неужели ты даже попытаться не хочешь принять протянутую тебе руку дружбы?». Какая там еще рука дружбы? У него всегда находились неотложные дела, жену он просто не замечал. Или Эстебан не видел, как она несчастна? Да нет, ему было все равно! До тех пор, пока они не стали ссориться по ночам, в постели. Вот тогда он забеспокоился, ведь под угрозой оказался второй по значимости его приоритет — активная сексуальная жизнь! Если Джасмин дулась и молчала, он осыпал ее презрительными эпитетами. Если говорила «нет», он доказывал ей, как быстро способен превратить это «нет» в трепетное, задыхающееся «да»…

— Да говори же, не молчи! — внезапно взорвался Эстебан.

Джасмин подняла голову и прочла в его глазах нетерпеливое желание пробиться сквозь возведенные ею заслоны, прочесть ее потаенные мысли. Слишком поздно, горько подумала она. Ты опоздал на целых три года!

— Чего ты хочешь? — холодно осведомилась Джасмин. — Я так понимаю, у тебя есть особые причины меня выслеживать… ну, помимо желания смешать с грязью мою репутацию.

— Ни о чем подобном я и не думал. Я пытался… — Эстебан на секунду умолк. — Мне хотелось извиниться за утреннюю сцену.

— Извинения принимаются. — На этом Джасмин намеревалась поставить точку. Пусть уходит — скатертью дорожка, как говорится. К ее удивлению, Эстебан коротко рассмеялся, тряхнул головой и уселся поудобнее.

— Ведьма, — фыркнул он.

Прозвучало это отнюдь не оскорбительно. И Джасмин действительно даже не попыталась усмотреть в этом замечании ничего обидного. Санчо, безошибочно выбрав момент, принес им свежий, дымящийся кофе и миндальных пирожных. Поулыбался, произнес несколько учтивых, ни к чему не обязывающих фраз, перекинулся парой шуток с Эстебаном. А затем, уже собираясь уходить, лукаво подмигнул Джасмин.

— И не стыдно тебе, милая? Такого замечательного мужа от нас скрывала! Только погляди, что ты сделала с моим сыном! Все его надежды пошли прахом!

И Санчо скрылся в кухне, оставив Джасмин наедине с «замечательным мужем», который, к слову сказать, к замечанию старика равнодушным не остался.

— Так-таки скрывала? — с усмешкой обратился он к Джасмин.

— А с какой стати мне про тебя рассказывать? — Она пожала плечами. — Здесь не место афишировать наши отношения.

— То есть мне здесь не место. Конечно, стоит ли удерживать на расстоянии пылких молодых официантов, — вкрадчиво заметил он.

Джасмин подняла левую руку, собираясь продемонстрировать обручальное кольцо, — в ее глазах этот жест все объяснял без слов. Вот только никакого кольца не было. Молодая женщина смутилась и потупилась. Кольца нет, вот и браку их скоро придет конец. Она поспешно спрятала руку. В горле стоял комок, к глазам подступили непрошеные слезы. Эстебан, сощурившись, наблюдал за нею. Лицо его оставалось абсолютно бесстрастным.

— Санчо просто пошутил, — поспешно произнесла Джасмин, стремясь загладить неловкость.

— Я понял, — тихо отозвался Эстебан.

— Тогда почему ты щуришься?

— Да потому, что упомянутый молодой официант глаз с тебя не сводил с того самого момента, как ты села за этот столик.

— А ты, выходит, за мной уже долго наблюдаешь? Ты никак прятался за углом и щелкал фотоаппаратом всякий раз, как он мне улыбался?