Все еще будет - Афанасия Уфимцева

Было уже далеко за полночь. Впрочем, на Тверском бульваре, где у нее была уютная, симпатичная квартирка, народу было как днем. Что ж, столица. Так вот, прижимая к страстному сердцу ее любимые желтые розы, пулей взлетел на пятый этаж – лифта ждать не стал, уж больно невтерпеж было поскорее заключить возлюбленную в свои горячие объятия. Когда она наконец-то отворила вожделенную дверь, он не сразу смог уяснить, почему она не разделяет его трепетной радости и нетерпеливого восторга. Однако всё сию же секунду разъяснилось. Хриплый, гнусавый мужской голос (обладателю было в лучшем случае за шестьдесят) закричал: «Кто там, Зина? Закрывай дверь скорее. Ты же знаешь, как я не люблю сквозняков». Ее слова «Не волнуйся, это очередной поклонник-прилипала. Я уже бегу, милый» ввергли Ивана в состояние полнейшего оцепенения. К такому пируэту судьбы он не был готов совершенно.

Она небрежно взяла цветы, сделала выразительные глаза, как бы говорившие: «Ну и подставил ты меня, идиот». Громко захлопнула дверь. А он, как полнейший лопух и тот самый идиот, о котором она весьма справедливо говорила своими бесстыжими глазами, продолжал стоять на лестничной клетке, не понимая, с чего это вдруг зеленый цвет ее двери, казавшийся еще недавно веселящим, желанным, вмиг стал змеиным, подколодным. Так и стоял, будто побитая собака, не зная, что ему теперь делать. Как после всего этого кошмара жить дальше.

Зина, правда, на следующий день позвонила. Прямо с утра пораньше. Искренне извинялась. И все объяснила – без экивоков и обиняков. Мол, она актриса, а актриса, мечтающая о хорошей роли, – всегда заложница режиссера. Надо же в такой ситуации как-то лавировать и выкручиваться. Но любит, мол, она только его, Ивана. И душой была верна ему всегда. Что тело? Тлен, да и только. Поэтому и предложила все оставить как есть, закрыть глаза на глупые условности. Все-таки современные люди. Иван ее внимательно выслушал, но мнения своего не изменил: ему категорически не хотелось лавировать и быть любовником наложницы режиссера.

Перестал ей звонить. На ее звонки тоже принципиально не отвечал. Что, собственно, обсуждать? И без того все предельно ясно.

Она приехала. Говорила с ним резко, даже грубо, зло. Обещала жестоко отомстить, если он тут же не одумается. А как она, собственно, может отомстить ему, Ивану Иноземцеву? Все вообразимые гнусности по отношению к нему уже совершила. Одним словом, Иван не поддался на ее уговоры. Слава Богу, бычьей упертости ему было не занимать. Мог бы даже этой самой упертости без ущерба одолжить, если кому не хватает.

Так и страдал как олух царя небесного, по-прежнему желая ее, жалея и мучаясь. Отчаянно ждал, что она попросит его, как верного рыцаря, помочь ей освободиться от старого поганца. Страдал, пока не увидел ее в воскресной программе «Пока все дома» в качестве законной супруги этого театрального деда. Довольную, счастливую. Сильную, твердо двигающуюся к цели. И ради этой самой цели – нежно держащую престарелого молодожена за его куриную лапку. К счастью, после этой передачи словно пелена с глаз спала. Понял, что у него самого были не все дома. Проанализировал ситуацию, взглянул на нее объективно. И уразумел наконец-то. Вдруг испытал некоторое облегчение, чему сам несказанно обрадовался.

Проблема-то его коренилась в том, что полюбил он не Зинаиду Лаврову, а ее роль, Нину Заречную – хрупкую, беззащитную, страдающую. Познакомившись с Зинаидой Лавровой, он еще некоторое время упорно продолжал звать ее Ниной Заречной. Она смеялась, называла его дурачком, но, собственно, не возражала. Часто, думая о своей Зине, он вспоминал не какие-то ее милые словечки, а что-то от Нины Заречной:

«Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил…»

или

«Хорошо было прежде… Какая ясная, теплая, радостная, чистая жизнь, какие чувства – чувства, похожие на нежные, изящные цветы…»

По всему выходило, что воспылал он к Нине Заречной, хотел ее спасти, защитить, пригреть, как-то изменить ее судьбу. Он даже в своих тайных мечтах каламбурил, что приедет его Заречная в Северное Заречье, и будут жить они долго и счастливо. Однако так выходило, что его Нине Заречной нужно не Заречье, а лавры. По сути, она, Зинаида Лаврова, держала его за самца по вызову, поскольку ее полинялый режиссер, видимо, не во всем был одинаково талантлив.

По результатам этого постигшего его откровения сделал следующие выводы. Во-первых, видимо, у него, Ивана Иноземцева, планида такая – кого-то опекать и защищать, поэтому впредь нужно держать ухо востро с особами беззащитного, ранимого вида. Вероятно, именно так и выглядит его подсознательный образ женщины, или, по Юнгу, анимы, живущий в каждом мужчине. Во-вторых, лицедейство и мимикрия ему категорически противопоказаны. Вывод: держаться подальше от дам актерского склада, склонных к фальши и лавированию.

Когда все это осознал, окончательно освободился от тяжких оков. Зажил свободно и счастливо – еще лучше, чем до встречи с Зинаидой Лавровой. Как побочное следствие – попросту перестал ходить в театр, в одночасье разлюбил его. Конечно, случались у него увлечения (нетеатрального свойства) и после этой поучительной истории, но исключительно с холодной, трезвой головой. Без потери рассудка. И с дамами, не страдающими подкупающей беззащитностью или склонностью к актерству.

Но теперь в одночасье все переменилось. Вдруг осознал, что утратил контроль над собой – влюбился как последний осёл. Потому что только осёл может потерять голову от барышни (вернее, ослицы), которая его открыто презирает и ненавидит. Ведь как говорят? Лучшее средство от сердечных синяков – это голова. И где же, собственно, была его голова? Почему не спасла от столь чудовищной напасти?

Из-за такого рода неприятных размышлений на него навалилась патологическая бессонница. Последние две ночи совсем не спал, ни минуты. Ворочался, пытался уразуметь, как его так угораздило. Знать бы, в каком месте прекрасно обустроенной обороны пробита брешь, – можно было бы сообразить, как ее залатать. Только вот через какую щель Маргарита Северова проникла в его сердце? Здесь была полнейшая неясность.

С одной стороны, теоретической, любовь в его планы входила, поскольку когда-то обзаводиться потомством все-таки придется (и не только потому, что Елизавета Алексеевна страстно мечтала о внуках; собственно, сам об этом тоже временами подумывал). Кроме того, он вовсе не собирался обрекать себя на целибат и веки вечные бирюком жить.

С другой стороны, чисто практической, в случае с Маргаритой Северовой вообще все выглядело бесперспективно. Пустая трата времени. Легкий флирт был категорически невозможен, так как вполне мог завершиться для него тяжелыми травмами – физического и душевного свойства. А что касается возможности серьезных отношений с профессорской дочкой, то здесь все было во сто крат проблематичнее. Во-первых, он не ее полета птица и совсем не интересует ее, а во-вторых, если по какой-то неведомой прихоти она соблаговолит обратить на него, недостойного холопа, свой ясный взор, то хлопот не оберешься – запилит, заклюет, зацарапает, засадит за колючую проволоку. А вот этого бы совсем не хотелось. Боже упаси!