Дорога к тебе - Барбара Делински
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не всегда, — возразила Саманта. — Иногда люди годами находятся в коматозном состоянии. Это все равно что стать овощем.
— Только не в нашем случае! — не согласился Джек. — Твоя мать обязательно придет в сознание.
— Откуда ты знаешь?
Он этого не знал, но альтернатива была совершенно немыслима.
— Доктор считает, что для этого нет оснований. Послушай… — начал он и перевел взгляд на Хоуп, но та сгорбилась над своей кошкой, плечи девочки дрожали. Присев, Джек обнял ее и притянул к себе. — Нам нужно быть оптимистами. Это самое важное. Мы должны поехать туда и сказать твоей маме, что она поправится. Если мы скажем это убедительно, так и будет.
Джек услышал какой-то звук. Обернувшись, он увидел, что лицо Саманты залито слезами.
— У тебя есть предложение получше? — спросил он.
Она молча покачала головой.
— Ладно. Тогда вот что нам надо сделать. Надо позавтракать и ехать в Монтерей.
Хоуп что-то пробормотала, но Джек не понял что.
— Что?
— Наверное, я д-должна о-остаться здесь. — Она прижала к груди кошку.
— Разве ты не хочешь увидеть маму?
— Хочу, н-но…
— Она боится, — с презрением сказала Саманта. — Положим, я тоже боюсь, Хоуп, но если мы будем сидеть дома, то так и не узнаем, жива ли она на самом деле.
— Она жива, — сказал Джек.
Хоуп подняла залитое слезами лицо:
— А если Джиневра умрет, пока меня здесь не будет?
— Не умрет. Ветеринар сказал, что время еще есть.
— Не много.
— Хоуп, она умрет не сегодня.
— Я что-то не понимаю, — сказал Джек, переводя взгляд с одной на другую.
— У Джиневры нашли опухоль, — объяснила Саманта. — Ветеринар предложил ее усыпить, но Хоуп не позволила.
Значит, кошка смертельно больна. «Какие еще неприятные вещи предстоит мне узнать?» — подумал Джек.
— Ей не больно, — проморгавшись, сказала Хоуп. — Если бы ей было больно, я бы позволила ее усыпить. Но я люблю Джиневру, и она это знает. Я хочу, чтобы она знала это как можно дольше. Что же здесь плохого?
— Ничего, — согласился Джек.
Саманта, однако, возразила.
— Все дело в приоритетах, — заявила она сестре. — Мама всегда о них говорит. Джиневра пока что не умирает. Если бы авария не случилась, ты бы все равно оставила ее дома и пошла в школу. Так что, если ты сейчас оставишь ее дома, она не узнает, пошла ли ты в школу или поехала к маме. А вот мама узнает! — Затем, повернувшись к отцу, она с отвращением сказала: — Надеюсь, перед тем как мы уедем, ты побреешься и приведешь себя в порядок, папа? Ты выглядишь ужасно.
— Большое тебе спасибо, — сказал Джек и, похлопав по плечу Хоуп, встал. После столь непродолжительного сна нужно было подкрепить свои силы чашкой кофе.
Это оказалось не так просто сделать. Джек успел обыскать весь холодильник, когда Саманта наконец сказала:
— Он в банке.
Джек поднял голову. Обе сестры стояли у кухонной двери — Саманта впереди, Хоуп чуть сзади, но так же внимательно за ним наблюдая.
— Рэйчел всегда хранила кофейные зерна в холодильнике, — стараясь говорить как можно увереннее, пояснил он.
— Больше не хранит, — негромко, но еще более уверенным тоном ответила Саманта — в точности как Рэйчел.
Решив не обращать внимания на ее тон, Джек закрыл дверцу холодильника. Ярко раскрашенные керамические банки в виде различных овощей стояли в ряд на полке. Открыв помидор, Джек обнаружил там сахар, открыл капусту и увидел макароны, открыл баклажан и нашел там какие-то непонятные кусочки.
— Это кошачья еда, — проинформировала его Хоуп. — Поищи в огурце.
— В огурце должны быть спагетти, — возразил Джек и, открыв толстый желтый перец, увидел в нем муку. Необследованным остался только огурец.
— Это непохоже на Рэйчел, — сказал он, чувствуя себя немного глупо, и стал чайной ложкой засыпать кофейные зерна в кофемолку. — Огурец предназначен для спагетти. Это же элементарно — у него форма такая.
— Мама говорит, что не всегда надо действовать по шаблону, — сказала Саманта. — Когда мы поедем?
— Как только я выпью кофе и приму душ.
— И сколько времени это займет?
Кухонные часы, также сделанные из керамики и выполненные в виде бородатого лица с усами-стрелками — несомненно, тоже плод творчества Рэйчел, — показывали семь сорок.
— Двадцать минут. — Джек с иронией посмотрел на Саманту. — Тебе это подойдет?
— Нечего иронизировать. Я только спросила. Нам тоже, знаешь ли, нужно принять душ и одеться, а если я не иду в школу, то кто-то должен сделать за меня записи и передать домашние задания, так что мне надо позвонить. — И она ушла, уводя за собой сестру.
Джеку тоже нужно было сделать несколько звонков, но это пока подождет. А вообще похоже, что день будет долгим.
Если бы Джек знал какую-то другую дорогу в Монтерей, то поехал бы по ней, но другой дороги, к несчастью, не было. С волосами, мокрыми после душа, Саманта сидела рядом с ним и, крепко сжав зубы, не отрывала глаз от шоссе. Сжавшись на заднем сиденье и схватившись обеими руками за переднее, Хоуп так же неотрывно смотрела вперед; ее ковбойские башмаки неуклюже свисали по сторонам центрального валика.
Джек знал, о чем они думают. Он тоже думал об этом, надеясь — изо всех сил надеясь, — что дорожные рабочие закончили свою работу и уехали. Не зная, что еще сделать, он включил радио, чтобы немного отвлечь детей от тяжелых мыслей, и на минуту ему это удалось.
— Лучше не придумаешь! — заметила Саманта, выслушав репортаж о том, как в еще одной маленькой африканской стране люди умирают от голода. Все время нервно поглядывая на дорогу, она нажала другую кнопку, потом еще одну. — Ты когда-нибудь слушаешь музыку?
— А что же это было секунду назад? — спросил Джек.
Саманта принялась крутить ручную настройку.
— Одни идиотские арфы, и вообще здесь мы не поймаем ничего хорошего — прием слабый. — Она выключила радио, ухватилась за дверную ручку и снова уставилась на дорогу тревожным взглядом.
Джек притормозил машину — начинались повороты.
— А что ты обычно слушаешь?
— Компакт-диски! — отрезала Саманта.
Хоуп бросила на нее робкий взгляд:
— Мама слушает новости.
— Только не тогда, когда кто-то из нас лежит в больнице полумертвый.
— Твоя мама не полумертвая, — возразил Джек.
— Она в коме. Как это еще назовешь? Люди в коме могут умереть с той же вероятностью, что и выжить. У Лидии дядя лежал в коме несколько месяцев, пока его наконец не отключили от аппаратуры, и уже через пять минут он умер.