Соврати меня - Яна Лари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шумно дышу, когда он поднимает усталые глаза, мутные, будто всю ночь не спал. В них плещется растерянность. Понимаю, что сейчас должно прозвучать признание, и срабатывает инстинкт самосохранения: я не могу позволить сопернику развязать себе руки. Каким бы потерянным ни выглядел Мир, в его словах ясно слышится угроза. Ведь сволочью можно быть и по отношению ко мне. Что если не сегодня, так завтра друг открыто захочет присвоить моё?! Нет, пусть молчит. В открытую он способен на что угодно, и только со спины никогда не ударит.
Мир хмурит брови, будто подбирая правильные слова, а я смотрю на него и не могу избавиться от навязчивой ассоциации, где он Герасим, а я Муму. Он ещё не принял правду, но я вижу решимость, осевшую последствием бессонной ночи на дне мутных глаз. Утопит.
Пусть лучше молчит.
– Я собираюсь сделать ей предложение, – отчаянно иду на опережение.
Он дёргается как от пощёчины. Разница этого заявления для нас двоих колоссальная. Если в случае Арбатова, он бы просто выполнил очередную свою прихоть, избавленный от необходимости перед кем-либо отчитываться, то меня как минимум ожидает непростой разговор с отцом. Даже здесь друг меня уделал.
Мир птица свободного полёта, а я безликая деталь в огромном механизме, который с самого рождения перемалывает мои мечты и подавляет волю. Цена за гнёт отцовской диктатуры – статус и связи. Когда-нибудь они перейдут мне по наследству, а пока только отец решает куда мне поступать учиться, кому пожимать руку, как широко улыбаться его партнёрам по бизнесу.
– Дим, – хватается он за голову, устремляя обречённый взгляд к небу. – Не пори горячку. Ты же не слепой.
– Замолчи, – прошу тоном не терпящим возражений. – Молчи, если мы всё ещё друзья. Просто заткнись и не добивай меня. Маша всё, что у меня есть действительно моего.
Друг пинает ближайший бутон пиона и сдавленно матерится себе под нос, но затем притягивает меня к себе и крепко обнимает. Я с такой же порывистостью обнимаю его в ответ. Вот он, оказывается, секрет успеха – нужно просто быть решительнее и бить первым.
Мир выкуривает сигарету, отщелкивает окурок в сторону, снова закуривает... Друг на друга мы больше не смотрим, каждый молча варится в котле собственных мыслей. Не знаю, к какому выводу приходит Арбатов, но Машу я уступать не собираюсь. Он, словно угадав о чём я думаю, кидает на меня виноватый взгляд, разворачивается в обратную сторону, сминая подошвами рассыпанные цветы, и, наконец, скрывается за воротами своего коттеджа. Сегодня победа за мной.
В дверь Маши звоню, кажется, целую вечность. Это мне наказание за вчерашнюю несдержанность, за то, что я даже не могу с точностью вспомнить, что именно нагородил в припадке ревности. До кучи добавляю бесчисленное множество интрижек, но то чистая физиология, чтоб в штанах не гудело – никаких чувств. А малышку свою стоит вспомнить в чужих объятиях, и внутренности начинает жечь кислотой. Для Мира она другая. Они знакомы без году неделя, но друг уже каким-то образом разглядел в Маше дикую кошечку, и только в моих руках она даже спустя год остаётся пугливым воробышком. Где справедливость?
– Дима?
Измождённый вид Маши заставляет меня поперхнуться приветствием. На фоне открывшего мне дверь призрака я, украшенный живописным фингалом, должно быть, вызываю меньше жалости.
– Не прогоняй меня, – протягиваю ей цветок шиповника, высматривая в любимом лице даже не прощение, а без разницы что: обиду, злость, отвращение, готовность подбить мне второй глаз – что угодно, только не равнодушие.
Маша будто бы здесь и не здесь. Неловко вертит в пальцах презент, затем просто отходит в сторону, пропуская меня в дом.
– Прости, – крепко сжимаю в руке холодную кисть. Она привычно вздрагивает. С приезда Мира так каждый раз. Отдаляется, утекает водой сквозь пальцы и я ничего не могу с этим сделать, а если и пытаюсь, то только сильнее отталкиваю.
– Отпусти, – болезненный всхлип обрывает мне сердце.
Нет. Не сейчас. Не бросай меня.
Маша поднимает на меня глаза, такие же мутные, как у Мирона, и почему-то виноватые. Обнаружив, что в порыве паники я нечаянно пережал ей кровоток, с облегчением прижимаю ледяную ладонь к своей щеке. Зацеловываю каждую чёрточку на линии жизни. Руку я готов отпустить, не больше.
– Прости меня, – повторяю надтреснуто. Она с ласковой улыбкой проводит пальцами по моим исцарапанным скулам и тянет за собой в сторону спальни.
– Ты такой дурак, Исаев... Подожди здесь, я за аптечкой, обработаю раны.
Оставив меня стоять посреди комнаты, Маша скрывается за дверью. Мой взгляд почти сразу падает на лежащую под кроватью бутылку из-под Джек Дэниэлса, и горло сдавливает липкими путами паники. Я пытаюсь сопоставить вечерний звонок друга, поставившего меня в известность, что она в полном порядке добралась домой, с этой вопиющей уликой. Не получается. Он бы не стал... А если и да – тогда не стал бы молчать.
– Садись у окна, – заботливо звучит из-за спины. – Я принесла пинцет, сначала попробую вытянуть все шипы.
– Ты выглядишь уставшей, – растираю виски пальцами, чувствуя что постепенно задыхаюсь. – Плохо спалось?
– Дим... – короткая заминка сводит с ума, но потом Маша встаёт передо мной, сияя как ангел в солнечном свете, и я понимаю, что ни один из них не стал бы водить меня за нос. Они просто напились. Ничего не было. – Не надо так переживать, на тебе лица нет. Я не обижаюсь... Ты только оставайся всегда таким.
– Каким, таким? – послушно подставляю лицо зажатому в девичьих пальцах орудию пытки.
Чёрт, больно! Мне хочется наорать, обвинить, ударить, но я старательно улыбаюсь.
– Таким, как раньше, – быстро касается кончика моего носа шершавыми губами. – понятным.
Я киваю, так и не поняв, каким понятным она хочет меня видеть. Глубоко вдыхаю запах девичьей кожи: щемящий, как колыбельная, что пела в детстве мать, практически неуловимый. Рядом с ней так просто чувствовать себя мужиком – сильным, непобедимым, смелым. Таким, как он... Нет, даже лучше.
А ведь я слукавил, если бы мне пришлось выбирать между Машей и Миром, я бы не раздумывая выбрал её.
Глава 12. Мне назло
Маша
Мир делает всё, как будто мне назло. Улыбается вкрадчиво, молчит
