Вечера в древности - Норман Мейлер

На протяжении нескольких месяцев Сет спал днем и бодрствовал ночью, но тщетно до тех пор, пока Он не убедил Ра попросить луну одну ночь странствовать по небу вплоть до рассвета.

Так Сет получил еще несколько часов лунного света. Ему еще предстояло найти то болото, в котором был спрятан Его брат. Поэтому Ему пришлось призвать на помощь все Свои воспоминания. Таким образом, я говорю, что Его гордости пришлось вновь корчиться от позора рогоносца. Но хоть Он и был вынужден думать о Нефтиде с Осирисом, от этих картин ему оставалось сделать лишь шаг, чтобы увидеть Осириса в объятиях Исиды, и таким образом Сет смог войти в мысли Исиды. Итак, в ту ночь, когда солнце зашло, Сет отдался во власть вечернему небу и темным краям земли (ни много ни мало Своих отца и матери!) и медленно повернулся, пока в Своих мыслях он не увидел Исиду в городе Буто[10], где Она жила. Неподвижный, как охотник, Сет ждал того момента, когда глубина начала ночи озарилась светом луны, поднявшейся над болотами. Тогда в Его сознании, в тот самый миг, когда он проник в сознание Исиды, появился образ зарослей, в которых был спрятан Осирис. Он пришпорил Своего коня и стал носиться взад и вперед по болоту в поисках этого места, пока весь в лихорадочном поту, облитый грязью, словно собственной накидкой, при меркнущем свете луны, на исходе часа шакала, Он нашел открытый неохраняемый гроб — скорпионы спали, а Анубис уже ушел. В этот предрассветный час бледной луны Сет поднял Свой меч и разделал мертвое тело Своего брата, вырубив сердце, позвоночник и шею, голову, ноги и руки, живот Осириса, Его внутренности. Его грудь, Его печень, даже Его желчный пузырь и Его ягодицы! Сет наверняка отрезал бы и детородный орган, если бы не остановился, чтобы произвести подсчет, и обнаружил, что у него уже набралось четырнадцать частей — число дважды по семь, дававшее, таким образом, невероятное удвоение несчастья Его врагов. Однако тут он сильно расстроился, потому что не мог дальше уродовать тело Своего брата. Его кровь бесилась, покуда Он не поднял Свой меч и не отсек Свой собственный большой палец. Сет оставил его во рту Осириса. На Своей лошади Он отвез гроб и четырнадцать частей тела брата обратно в лагерь, а затем послал Своих людей доставить гроб к месту стоянки Исиды. Теперь Он был готов к путешествию вверх по Нилу. Наняв лодку с самыми сильными в царстве гребцами, Он знал, что Его судно будет плыть под парусом и идти на веслах быстрее, чем Исида при всех стараниях могла бы гнаться за Ним, а по пути Он будет хоронить части тела Осириса в разных местах. Но сперва, в опьянении Своей победой, Он решил пройти вниз по отдельным рукавам Дельты и оставить нижние конечности в Бубастисе[11]и Бусирисе[12](вот почему иероглиф буквы «Б» является изображением ноги); Он даже оставил одну руку в Баламуне[13]— для ровного счета, а другую — в Буто, где жила Исида, задержавшись там на время, достаточное, чтобы изнасиловать Ее любимую служанку и разбросать еще две части тела брата по болоту. В этот час Исида была бессильна что-либо сделать.

Затем Сет оставил части тела Осириса в Атрибисе[14]и Оне[15], а голову — в Мемфисе, похоронил одну часть тела в Фаюме[16], потом прошел дальше вверх по Нилу до Саути[17], Абидоса[18]и Дендеры[19]и, чувствуя Себя наконец в безопасности, доверил своим людям пройти с последней частью на веслах большое расстояние вверх по реке до Элефантины[20]. Если бы они шли пешком, то это заняло бы дважды по тридцать дней, но они остановились, чтобы устроить праздник, что отняло вдвое больше времени.

Теперь у Исиды пропало всякое желание покидать Свою постель. В Ее груди не было молока. Пребывая в пучине Своего отчаяния, Исида пала до почти человеческого состояния. Сет превзошел Ее в магии. И, конечно, не было ни малейшего намека на то, что к Ней вернутся самые сокровенные Ее силы. В этой печали Ее мысли вызвали слезы, которые породили дождь — последний дар благодатных сил тела Осириса, разбросанного теперь от болот Дельты до вод Первого Порога.

Не знаю, возник ли в воздухе этот непривычный для нашего египетского слуха звук дождя, но мои мысли подернулись дымкой, и я больше не мог видеть этих Богов. Я был поражен, узнав Мененхетета, глядевшего на меня из глубины сверкающей белизны своих глаз. — Теперь, — сказал он, — мы подходим к деяниям Маат. Без Нее для Исиды все могло быть потеряно.

— Да, — сказал он, — Маат так предана точнейшему равновесию, что избрала для Своего лица перо. И подумать только, что Она — дочь Ра! — И вновь меня смутил его неподражаемый смех. Точно в эти моменты его захлестывала алчность худших попрошаек, какие-то используемые для орошения потоки человеческих отбросов. И при этом казалось, что он совершенно забывает о том, какой удар эти низменные чувства наносят его достоинству. — Да, — сказал Мененхетет, — Маат — порождение самой безобидной внебрачной связи развратника Ра. Ведь она была зачата маленькой птичкой, которая (после всех быстрых и робких перемещений своей жизни) лишь раз опьянела от теплого воздуха. Воздушный поток подхватил этот нежный комочек пуха и понес в объятия Ра. Все выше и выше он парил в трансе и в одно мгновение испустил последний вздох — что за совокупление! Мамаша изжарилась до состояния хрустящей корочки, а дитя спустилось к нам вниз в виде пера — дух равновесия между влечением сердца и очевидным жертвоприношением. — Он снова непристойно рассмеялся. — Теперь именно это перо использует Анубис, когда взвешивает нравственную ценность сердца каждого умершего человека. — Он снова пожал плечами. — Изо всех Его детей одной лишь бесплотной Маат нечего терять, поэтому она бесстрашна. Она была единственным Божеством, достаточно храбрым, чтобы отругать Ра за Его услуги Сету, и сказала Своему отцу ни много ни мало, как: «Опасно защищать победителя от проклятий побежденного. Такой Бог будет благоденствовать, не прилагая к тому никаких усилий, и мир придет к своему концу».