Батый. Хан, который не был ханом - Роман Почекаев

Оба старших сына Чингис-хана были не прочь увеличить собственные владения за счет Улуса Джучи. Так, Чагатай, вероятно, после смерти Джучи и отца полностью сосредоточил контроль над такими важными регионами, как Самарканд и Бухара, которые по распоряжению Чингис-хана должны были находиться под совместным управлением его сыновей. А под властью Угедэя оказались земли к востоку от Иртыша — области, которые Джучи получил еще при первом разделе Монгольской державы [Егоров 1985, с. 45; Сафаргалиев 1996, с. 293; ср.: Ускенбай 2003, с. 13-14]. Расставаться с новоприобретенными землями ни Чагатай, ни Уге-дэй, несомненно, не пожелали бы, и Бату необходимо было проявить большую гибкость, чтобы не потерять еще больше.

Полагаю, улаживая эти непростые вопросы, Бату проявил дипломатичность и оказал всемерную поддержку новому хану, который на начальном этапе своего правления остро нуждался в поддержке и не доверял даже самым близким родичам. Весьма красноречив эпизод, описанный Рашид ад-Дином: Чагатай, пожелав принести извинения Уге-дэю за какой-то проступок, «выступил с эмирами большой толпой и прибыл во [дворец] раньше урочного времени. [Очередные стражи] доложили [казну], что Чагатай прибыл со множеством людей. Угедэй-каан хотя и имел к нему полное доверие, но все же забеспокоился, что могло быть тому причиной; он выслал к нему людей расспросить». И только после долгих переговоров через посланцев Чагатай был допущен в ставку великого хана [Рашид ад-Дин 1960, с. 95-96].

Возможно, именно лояльность Бату способствовала тому, что вражда Угедэя и Чагатая с Джучи ни в коей мере не распространилась на сыновей последнего, и в дальнейшем сыновья Чингис-хана поддерживали Бату даже в его конфликтах с их собственными детьми. Так, например, после ссоры на пиру по случаю окончания похода на Русь, когда сын Угедэя Гуюк и внук Чагатая Бури позволили себе грубо оскорбить Бату, он обратился с жалобой к дядьям, те встали на его сторону, осудив своих отпрысков [Козин 1941, 175-276].

Об алтайских и восточно-сибирских территориях, отошедших к Угедэю, вопрос на курултае так и не поднимался, в отношении Самарканда и Бухары политика старших Чингизидов подверглась пересмотру: в этих городах, формально оставшихся под контролем Чагатая, появились также представители Улуса Джучи, Тулуидов и самого великого хана Угедэя. Впоследствии именно к Бату прибыл наместник Мавераннахра Масуд-бек, когда над ним сгустились тучи немилости со стороны каракорумских властей — несмотря на то что его отец Махмуд Ялавач нашел прибежище у Годана, сына Угедэя [Juvaini 1997, р. 241-243; Рашид ад-Дин 1960, с. 116]: видимо, всесильный даруга Мавераннахра признавал власть наследника Джучи. Возможно, тогда же, на курултае, Бату получил от Угедэя город Термез, асположенный во владениях Чагатая: обнаружены монеты начала 1230-х гг. с тамгой Бату, которая надчеканена поверх тамги самого Угедэя. Следовательно, великий хан передал Термез в личное владение Бату с правом получения доходов с него [см.: Петров 2003, с. 109].

Кроме того, уже на курултае 1229 г. новоизбранный хан принял решение об активизации военных действий на западном направлении, причем одной из первоочередных задач стало расширение Улуса Джучи. Вполне возможно, что намерение было продиктовано желанием старших Чингизидов позволить сыновьям Джучи компенсировать территориальные потери на Востоке новыми приобретениями на западе [ср.: Сафаргалиев 1996, с. 293]. Поэтому Угедэй отправил в Иран «Джурмагун-нойона с несколькими эмирами и тридцатью тысячами всадников. Кокошая и Субэдэй-бахатура послал с таким же войском в сторону Кипчака, Саксина и Булгара» [Рашид ад-Дин 1960, с. 21].

После первого упоминания Бату среди участников великого курултая 1228—1229 гг. его имя вновь упоминается в источниках также в связи с курултаем, состоявшимся уже в год дерева-овцы (1235) [см., напр.: Кляшторный, Султанов 1992, с. 187]. Чем занимался наследник Джучи в течение этих пяти-шести лет?

Некоторые исследователи полагают, что он вернулся в свой улус и начал подготовку к походу на Запад, организуя «подготовительные» набеги на Волжскую Булгарию и кипчаков [Chambers 2001, р. 48; Хрусталев 2004, с. 65}. Ни один источник не подтверждает этих предположений: в связи с набегами на булгар упоминаются лишь военачальники Субэдэй-багатур, отозванный на войну в Китае в начале 1230-х гг., и Кугудэй [Рашид ад-Дин 1960, с. 21; ср.: Черепнин 1977, с. 190][9].

Единственное сообщение о Бату, относящееся к этому периоду, мы находим только в тюркском источнике середины XVII в. — «Родословном древе тюрков» Абу-л-Гази: «Некоторые из государей, имевших свои владения в Китайском государстве, возмутились. Каан [так восточные хронисты традиционно именуют Угедэя. — Р. П.] должен был предпринять поход в ту страну. Он дал повеление, чтобы и Бату-хан был вместе с ним в этом походе. Бату-хан с пятью младшими братьями участвовал в этом походе. Каан, поразив и разорив все те царства, возвратился в Кара-корум» |Абуль-Гази 1996, с. 98].

Как известно, Угедэй не сразу после своего воцарения возглавил монгольскую армию, воюющую в Северном Китае. Согласно «Юань ши», он отправился в Китай в «осенние лунзы» «года гэн-инь» (т. е. осенью 1230 г.), а по сведениям Рашид ад-Дина — и того позднее, в «[месяц] раби 1617г. х.», т. е. в мае 1232 г. [Юань ши 2004, с. 479; Рашид ад-Дин 1960, с. 21]. Если отнестись с доверием к сведениям Абу-л-Гази, то получается, что Бату находился при Угедэе в Каракоруме, а затем сопровождал его в походе против Цзинь, пока великий хан, получив известие о гибели чжурчженьского императора Мо-ди в 1234 г., не счел войну завершенной и не возвратился домой. Этой позиции придерживаются, в частности, Г. Е. Грумм-Гржимайло и И. О. Князький, хотя прямо и не ссылаются на сведения Абу-л-Гази [Грумм-Гржимайло 1994, с. 101; Князький 1996, с. 72].

Е. И. Кычанов, напротив, высказывает сомнение по подводу участия Бату в китайской кампании. Основным его аргументом является то, что в китайских источниках (в первую очередь в «Юань ши») нет жизнеописания Бату — в отличие от многих деятелей (причем не только Чингизидов), участвовавших в китайской кампании и удостоившихся отдельных жизнеописаний [Кычанов 1999, с. 169]. На мой взгляд, отсутствие жизнеописания Бату в китайских хрониках позволяет однозначно сделать лишь один вывод: Бату во время китайской кампании никак себя не проявил. То есть он не командовал войсками — в отличие, например, от его двоюродных братьев Гуюка и Мунке — и не совершал подвигов надполе брани. Вероятно, он сопровождал дядю-хагана, находясь в его свите и не принимая активного участия в боевых действиях. Кроме того, в «Юань-ши» нет биографии ни одного правителя Улуса Джучи, так что Бату в этом отношении не является исключением. Наконец, нам неизвестен ни один источник, который бы прямо или косвенно опровергал сведения Абу-л-Гази — например, сообщающий, что Бату в эти годы воевал в Поволжье.