Николай II - Сергей Фирсов

Так постепенно сформировался «другой Победоносцев», ославленный в дальнейшем как «консерватор и реакционер». Во второй половине 1860-х годов Победоносцев сблизился с великим князем Александром Александровичем, в то время лишь формировавшимся политически и идейно. В Победоносцеве наследник прежде всего ценил авторитет профессора, учителя. «Но, — по справедливому замечанию историка Ю. В. Готье, — авторитет учености еще не создает сердечной привязанности и доверия». Что же тогда создало эти привязанность и доверие? Ю. В. Готье обращает внимание на то, что Победоносцев был «большой церковник», что с учетом повышенной религиозности самого цесаревича, унаследовавшего от матери обостренное религиозное чувство (составлявшее отличительную черту Гессенского дома), создало почву для сближения. Замечание тем более любопытно, что Александра Федоровна, супруга Николая II, тоже была урожденной Гессенской принцессой! Впрочем, это замечание стоит запомнить на будущее: нам еще не раз придется говорить о религиозных взглядах последней императорской четы.

Сейчас интереснее вспомнить и о другой причине сближения цесаревича Александра Александровича и Победоносцева: симпатии обоих к славянофилам. Русский «по духу» (как он его понимал), цесаревич на многие вопросы внутренней политики приучался смотреть глазами Победоносцева, не уважавшего императора Александра II и считавшего его слабым правителем, проводившим «ненациональную политику». Взаимопониманию ученика и учителя содействовал и семейный разлад — сближение Александра II с княжной Е. М. Долгорукой и его явно «неблагочестивое» поведение. Оппозиционность Победоносцева, впрочем, никак не сказалась на его политической карьере: в 1868 году он стал сенатором, в 1872-м вошел в Государственный совет, получил чин тайного советника и стал обер-прокурором Святейшего синода.

Трагедия 1 марта 1881 года вознесла его на вершину власти: именно он составил знаменитый манифест 29 апреля, получивший «в публике» ироническое название «ананасного» из-за фразы: «А на нас возложить священный долг самодержавного правления» (курсив мой. — С. Ф.). В манифесте новый император заявлял, что «с верою в силу и истину самодержавной власти» будет ее «утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений», говорил о возвращении к «исконно русским началам». В тех условиях возвращение к «исконно русским началам» означало пересмотр основных реформ минувшего царствования, блокирование подготовленного министром внутренних дел М. Т. Лорис-Меликовым проекта учреждения из представителей ведомств и приглашенных сведущих лиц административно-хозяйственной и финансовой комиссий, а также общей комиссии, в которой должны были рассматриваться документы подготовительных комиссий до внесения их в Государственный совет. Созыв этих комиссий Александр II считал первым шагом к конституции.

Отстаивая славянофильскую идею о народном характере самодержавия (но отрицая при этом особую роль земства в осуществлении единения царя с народом), Победоносцев начал свой поход во власть. В этом походе он полагал необходимым озаботиться и подготовкой нового наследника престола, которого вскоре ему пришлось учить законоведению. В условиях «нового курса» императора Александра III обер-прокурор Святейшего синода стремился с самого начала внушить цесаревичу Николаю мысль о том, что в принятии решений самодержец должен руководствоваться не политическими, а религиозными убеждениями. Через эту призму царь должен был смотреть, по убеждению своего наставника и педагога, и на свою власть, так как он принимает свои права Божией милостью своих предков. Таким образом, К. П. Победоносцев внушал будущему самодержцу простую и принципиальную, по его убеждению, мысль: «делить» свою власть или «делегировать» ее кому-то русский самодержец не может и не должен. Есть он — и его верные подданные. Иначе Россия существовать не способна, иначе — анархия и гибель. Усвоение этой мысли можно считать основным итогом политического воспитания Николая II, продолжавшегося в течение второй половины 1880-х годов.

Но было и еще одно обстоятельство, которое невозможно не учитывать, говоря о политическом воспитании Николая II. Если в конце 1860-х — в 1870-х годах Победоносцев формировался сам и формировал будущего Александра III в духе неприязни к решениям и поступкам Александра II, по сути, был оппонентом царя-освободителя, то в 1880-е годы он выступил в ином качестве — в качестве охранителя принципов, нашедших отражение в манифесте 29 апреля 1881 года. У Победоносцева — учителя наследника престола теперь, в 1880-е, новая роль, он решает задачу воспитания цесаревича не в противодействии принципам правления самодержца (как было в случае с Александром II), а в безусловном следовании традициям Александра III. Тем самым вольно или невольно Победоносцев закладывал основы политического инфантилизма наследника престола, не имевшего ни сил, ни желания критически оценивать государственную деятельность державного родителя. Последствия этого сказались позже, когда цесаревич стал царем.

…Статус наследника престола изменился в 1884 году: тогда, 6 мая, прошла церемония его совершеннолетия. Цесаревич принял присягу и вступил на действительную службу: уже 7 мая он принял дипломатический корпус, приветствовавший будущего монарха — официального преемника монарха правящего. В день совершеннолетия великий князь стал кавалером сразу нескольких иностранных орденов: австрийского Святого Стефана, баварского Святого Губерта, бельгийского Леопольда, болгарского Святого Александра, Вюртембергской короны, греческого Спасителя, датского Слона, ордена Святого Гроба Господня — от иерусалимского патриарха, итальянского Аннунциады, германского Черного орла, Румынской звезды, французского Почетного легиона. Все это подтверждало официальный статус цесаревича в глазах иностранных держав, хотя это были не первые иностранные награды в его жизни: первый орден он получил в январе 1879 года — мекленбург-шверинский Вендской короны, затем, став наследником, 15 марта 1881 года получил Нидерландского льва и месяц спустя ольденбургский фамильный Заслуг герцога Петра-Фридриха-Людвига. В сентябре 1882 года великий князь стал кавалером японского ордена Восходящего солнца, а в день коронации отца — 15 мая 1883-го — кавалером орденов: баденского Верности, испанского Золотого руна, португальского Христа, саксен-веймарского Белого орла и шведского Серафимов. За четыре дня до совершеннолетия, 2 мая 1884 года цесаревич получил гессен-дармштадтский орден Людвига, 28 июля — турецкий орден Османие и портрет персидского шаха, а 19 сентября — и бразильский Южного креста.

Таким образом, к своим шестнадцати годам юный наследник стал настоящим орденоносцем — в отличие от своего полного тезки и старшего брата отца, покойного цесаревича Николая Александровича, имевшего лишь полученные при крещении «обычные» для великих князей ордена — Святого апостола Андрея Первозванного, Святого Александра Невского, Белого орла и Святой Анны 1-й степени. Ответ на вопрос, почему у старшего сына Александра II к шестнадцати годам наград было меньше, чем у наследника Александра III, можно найти, вспомнив о внешнеполитическом положении Российской империи на момент совершеннолетия первого, то есть в 1859 году, вскоре после поражения России в Крымской войне; и на момент совершеннолетия второго, в 1884-м, достаточно благополучном для империи. Впрочем, важно не это: наследник Александра III с 1884 года официально стал привлекаться к исполнению обязанностей наследника, выполняя различные почетные поручения и состоя (в качестве почетного члена) во всевозможных обществах (в том числе и в Императорском русском историческом, с чем уже 17 мая 1884 года его поздравил государственный секретарь А. А. Половцов).