Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2 - Вероника Мелан

С Эрой собирался теперь сделать то же самое – он будет постепенно (очень и очень медленно) напитывать ее собой. Чтобы происходил безболезненный или почти безболезненный процесс адаптации. Она выдержит. Будет, правда, сопротивляться, именно поэтому ему так важно уловить ее «да». До всех обещаний, до любых пояснений и уверений. Пусть она еще слишком «человек», но уже должна понимать, что слова легко подменить, что они пусты, как фантики из под конфет, набитые воздухом. Эмоции же подменить невозможно.

Сегодня случится первый шаг.

И он лично открутит головы всем, кто будет ему мешать.

* * *

Бернарда. Нордейл.

(Heartfelt Recess I–I Am Waiting For You Last Summer)

Четыре пополудни; я сидела на крыше. Как когда-то давно… Смотрела, как Нордейл заметает снег, как порошит улицы метель. Все белое с темными проплешинами и полутонами серого – зима редко разбавляется другими цветами. Разве что зелеными от хвойных, но их в районе многоэтажки, наверху которой я находилась, мало. Куртка теплая; ноги с карниза вниз. Если упаду, то только на балкон этажом ниже – не страшно.

Да и вообще не до страха – царила внутри после сегодняшнего утра грусть. Понятное дело, что Дрейк не хотел меня намеренно пугать, но испугал, и я повела себя, как полный трус. Забыла все – собственное имя, о том, что хотела зайти в Лабораторию, и даже тот факт, что умею телепортироваться. Потому что Реактор для меня всегда являлся самым стабильным зданием во всех мирах – его попросту не могло трясти.

Выпендрился…

Конечно, позже я отошла и вернулась, заказала Маку документы, которые пообещали сделать к пяти, а вот чувство обиды, как у ребенка, осталось. Глупое, неуместное, совсем не взрослое, но раз пришло – куда денешь? И я спряталась здесь на крыше, где пусто и тихо, где между антеннами ветер, где тучи так близко, хоть трогай рукой.

Все наладится, я оттаю, горечь растворится – вечер пройдет хорошо. Дурацкая шутка однажды не вспомнится или вспомнится не так – легко, светло. Но я не настолько мудра, чтобы сразу…

Но вдруг он пришел.

Дрейк.

Я всегда улавливала его присутствие рядом – уловила и теперь, несмотря на ветер, снег.

Бросил дела, почувствовал неладное, и теперь стоял какое-то время за спиной, затем позвал негромко:

– Ди…

Я повернулась. Не сразу, через паузу. Свесила ноги уже с этой стороны парапета, взглянула с упреком.

– А если я возьму и напугаю тебя так же, как ты меня сегодня? Просто так?

В отместку.

Великого и Ужасного мало чем можно напугать – наверное, только тем, что со мной вдруг что-нибудь случится.

Он шагнул вперед – скрипнул под подошвами легких туфель снег, – опустился на корточки. В волосах снег, на плечах поверх серебристой формы тоже. Смотрел долго, глубоко. И сквозила во взгляде непривычная печаль.

– Прости.

Он совсем не должен извиняться, не за что. Ведь не хотел обижать, хотел просто пошутить. Это я как ребенок… А что поделать?

– Юмор – сложная вещь, – произнес тихо, – ему долго учатся. Где один рассмеется, другой обидится, где один обидится – другой рассмеется. Я не хотел пугать.

Я это знала.

Он не мерз на ветру, но я все равно зачем-то убирала со щек и ушей талый снег – воду. А глаза родные, глубокие.

«Ты пришел сюда, чтобы поговорить со мной?»

«Чтобы поговорить…»

«Отложил важные дела?»

«Нет дел важнее тебя».

– А если я… вот так, понимаешь?

– Не вздумай. У меня чувства юмора еще меньше, чем у всех. Разрушу половину вселенной, прежде чем начну разбираться в причинах. Понимаешь?

«Веришь?»

Верю – он сотрет. И с юмором у этого странного мужчины всегда был напряг, но он учился. Подумаешь, не рассчитал сегодня, переборщил, делов-то. Зато теперь пришел.

– Просто я думала, что Реактор… Стабилен, понимаешь? И стыдно, что сбежала как трус.

– Ты не трус. – Мне было невыразимо приятно оттого, что он, забыв про обязанности, про правление миром, просто сидел рядом. Нашел на этой самой крыше, не стал искать теплую одежду, вышел… Это напомнило что-то из далекой юности, когда грелись в подъезде на батареях друг о друга, и комфорт не важен – важно, что вместе. – Землетрясение вызвало бы панику у любого человека. Любого. Я забыл…

– …что я человек?

«Чуть-чуть…»

– Что ты не помнишь, что ни у одной Игры нет конца – всегда есть продолжение.

– Мне это еще постигать и постигать.

Теперь я гладила его по волосам. Как хорошо вдруг становится там, где ты оказываешься «вдвоем», и совсем не важно, что метель.

– Как я могу исправить свой… проступок?

«Родной ты мой, не было проступка, и ты это знаешь. И исправлять ничего не нужно». Но ведь такой повод осуществить задуманное утром!

– Исполни три моих желания.

– Диктуй.

Я прикидывалась хмурой Королевой, он – холопом.

– Первое – сделай так, чтобы на Новый год на Уровнях опять танцевал снег.

– Хорошо.

Он действительно танцевал в прошлом году – кружил местами вальс, хороводы, сгущался в маленькие волшебные фигуры и веселился – народ на улице наблюдал часами. Очень хотелось повторения.

– Второе?

– Закажи грузовик с мишурой.

– Куда доставить?

– В Реактор. Укрась уже эти унылые коридоры и кабинеты.

Он смеялся одними глазами. Вид сохранял торжественный и серьезный.

– Третье?

Мне было невыразимо тепло оттого, что я могу сейчас продиктовать и третье, и трехсотое, и трехтысячное – и он все запомнит, все исполнит. Не потому, что заглаживает вину, не чтобы убедить в любви, а потому, что бесконечно сильно любит сам. И как же прекрасно иметь счастье чувствовать себя рядом со своим мужчиной ребенком. Да, иногда надутым и капризным. А после вновь превращаться в счастливую женщину. И очень любопытную.

– Расскажи, как на самом деле выглядит Ллен?

Брови вверх от удивления.

– И не тряси этот дом от ревности! Мне правда интересно!

Улыбка Дрейка – это как радуга среди снегов – явление редкое и чудесное. Хвала Создателю, что редкое не для меня.

– Ллен? Давай я тебе когда-нибудь покажу. Тихо и незаметно для него.

– Давай! – Так даже интереснее, чем описывать.

Мы долго смотрели друг на друга молча; он обнимал мои колени, я аккуратно стряхивала с промокших волос снежинки. И были только глаза напротив и эта самая уютная в мире вьюга.