Большая книга экстрасенса. Упражнения для развития сверхспособностей - Николай Норд

– Я тебя сейчас срублю, гад ты этакий, новый заместо тебя посажу! – размахивая топором, кричал дорогой Евгений.

Его жена со скоростью борзой рванула Евгению наперерез и грудью успела встретить его уже перед самым кустом крыжовника, обреченного на безжалостное порубание.

– Срублю, гад, срублю, ничтожество! Где твои ягоды, где, я тебя, божья срань, спрашиваю? – свирепо орал Евгений, с ипохондрическим упорством прорываясь к цели и размахивая топором. Жена едва справлялась с ним.

– Успокойся, Женя! Не руби ты его, несчастного, пожалей! Даст он еще ягодок, даст, никуда не денется…

– Когда даст-то?

– Да на следующий год и даст. Дашь еще, кустик, ягодок, а? – оборачивалась то и дело женщина к кусту и вопрошала его словно живого собеседника. – Видишь, Женя, говорит, даст, не трогай его!

Евгений остановился, вроде как в раздумье. Он хмуро посматривал на куст, держа топор в правой руке и водя по его лезвию другой.

– Так дашь ягоду или нет, я тебя спрашиваю? – рявкнул в конце концов он на куст.

– Говорит же, даст! – отвечала за крыжовник его жена, потихоньку отодвигая разбушевавшегося супруга подальше от бедного растения.

Евгений неохотно бросил топор и вернулся к столу, где, как ни в чем не бывало, продолжил нашу беседу, будто тут ничего такого и не было.

Я поразился этой его вспышке гнева и последовавшей за ней мгновенной смене настроения, никогда я его таким не видел, но потом подумал, что у всех чувствительных людей эмоции часто зашкаливают за край, и больше не вспоминал об этом инциденте.

На следующий год, примерно в это же время, я снова оказался у риши Евгения. Прошлогодняя сцена с шашлыками и ягодой повторилась опять, только теперь на стол были поставлены две чаши – одна с малиной, другая с крыжовником. Я вспомнил ту старую историю и оглянулся на куст крыжовника. Вместо чахлого кустика я увидел крепкое, цветущее растение, которое было не только шире предыдущего, но и казалось много выше.

– Новый куст посадил, вместо старого? – спросил я собеседника.

– Нет, старый кустик растет.

– Подожди, но ведь этот куст и высотой раза в полтора больше прежнего, и шире чуть не вдвое…

– Нет-нет, все тот же, просто я его тогда напугал до смерти, вот он и разросся!

Я недоверчиво глянул на Евгения, но тот лишь усмехнулся и с хитринкой глянул на меня из-под широких смоляных бровей.

– Они, эти растения, такие же понятливые, как и мы с тобой, Николай, – сказал он. – Вот я пригрозил ему малехо, он все понял, теперь растет, старается, ягодки дает. Этот прием мне моя бабка еще в детстве показала на яблоньке-дичке, которая у нее в огороде тогда росла. Я с тех пор так же поступаю.

– Выходит, эту сцену с топором вы с женой попросту разыграли?

– Ну да, поставили спектакль, но только не перед тобой, как ты понимаешь, а перед кустиком…

А для вас, дорогие читатели, тренинг на тему, в сфере которой действовал махариши Евгений, я приведу в соответствующей главе о растениях.

Под таким воздействием я имею в виду способность человека, обычно колдуна или экстрасенса, подчинять своей воле другие живые существа. Причем не только млекопитающих, как наиболее развитый вид животного мира, но и птиц, рептилий и даже… насекомых!

В детстве, в хрущевские времена, я жил в двухэтажном деревянном бараке, построенном еще пленными немцами во время войны. Строение это было добротное, все квартиры двухкомнатные, только, как правило, коммунальные и перенаселенные, где в каждой комнате проживали семьи по четыре-пять человек, а иногда и больше, так что обживали даже кухни. Из-за этой скученности и отсутствия бытовых удобств – в доме не было ни ванных комнат, ни горячей воды – параллельным населением дома были полчища тараканов и клопов. И если с тараканами еще как-то можно было мириться, то от клопов житья не было никакого совершенно.

Для борьбы с этой напастью в барак время от времени наезжала дезинфекционная машина, но толку от этого было немного – через какое-то время насекомые появлялись вновь. В основном это происходило потому, что не все жильцы оказывались на месте во время дезинфекции, поэтому некоторые помещения оставались необработанными, и оттуда насекомые расползались по всему дому снова и снова же размножались с неимоверной скоростью.

И вот как-то раз к нам из Таращей, что под Белой Церковью в Украине, приехала погостить какая-то дальняя родственница моего отца – тетя Ганя (не помню по отчеству) – дебелая смуглянка средних лет со смоляными волосами на голове, завитыми мелким бесом, и завораживающим взглядом карих, с влажной поволокой, глаз. Мать моя отнеслась к ней не слишком приветливо, но против воли отца не пошла и внешне приняла ее вполне гостеприимно. Спать тете Гане определили место на полу, куда постелили мой матрас, оставив мне на кровати вдвое сложенное солдатское одеяло, под которое дополнительно подложили отцовский тулуп.

Ночью клопы, как обычно, принялись сосать нашу кровушку, но семья моя была уже привычна к их позднему ужину, реагировала вяло, но вот тете Гане маленькие кровососы не дали толком поспать и сильно ее покусали – как поется в песне: «Кто на свеженького?». И тогда днем она поймала одного, напитого кровью клопика, достав его из-за брезентового ковра на стене, на котором художник из соседнего дома нарисовал оленя под луной на льду зимнего лесного озера. Она посадила его в стакан, который поставила перед собой на стол, и долго сидела перед ним, глядя ласково на клопа и что-то бормоча ему вполне дружески. И длилось все это до тех пор, пока тут же за столом ее не сморил сон – досыпала недоспанное. Когда же тетя Ганя проснулась, клопика в стакане уже не было – уполз, но зато в наступившую ночь все спали спокойно, никто из насекомых покушать не явился. Не появились клопы и на вторую ночь, и на третью и вообще исчезли не только из нашей комнаты, но и изо всей квартиры. Не вернулись они и после того, как тетя Ганя благополучно отбыла назад в славный свой край – Украину.

Что интересно, во всем остальном доме клопы так и не переводились, по крайней мере, в течение тех двух лет, пока мы там еще жили до самого переезда в другой дом.

По детской наивности я не расспрашивал тогда отца ни о его украинской родственнице, ни о том, что это все-таки с ее подачи клопы из нашей квартиры вывелись. И мне было уже за двадцать, когда из Таращей пришла телеграмма о смерти тети Гани, которой к тому времени исполнилось не так уж и много – она не дотянула даже до шестидесяти. Отец собрался вылететь в Украину самолетом на похороны, но мать его не пустила, а я случайно услышал их перебранку и понял, что мать боялась, как бы там отца не околдовали.

После этого я расспросил отца о его родственнице, и он рассказал, что приезжала в тот раз в Новосибирск она по вызову местного партийного бонзы для излечения его дочери от лейкемии. До войны этот высокий партиец был в Таращах председателем сельсовета, и отец шапочно его тоже знал. Врачи больной девушке ничем помочь не могли, но у тети Гани она уже через три дня на поправку пошла. А попутно у нас дома она еще и клопов вывела. Этот рассказ оживил мои воспоминания, и я спросил отца: