Пентакль - Марина и Сергей Дяченко

Где?!

Ничего, просто – все. Тихий камень, тихая земля…

– Пойду, – устало проговорил лох. – Мне к дочке в больницу…

– Стойте! – возопил Сашка. – Мы… Мы с вами даже не познакомились!

* * *

Александр Васильевич Петренко аккуратно сложил газету, хмыкнул. Гордыня, конечно, но журналист Нестрибайло написал бы лучше.

Ей-богу!

Статья и в самом деле вышла путаной. Фактов – декохт, зато подробный, прямо-таки занудный рассказ о необходимости держать в состоянии полной готовности…

Ну и фразочка! «Необходимость держать в состоянии полной готовности…» И нацарапали же такое! И ручонки шкодливые не отсохли!

«Да, состояние этой самой полной готовности потребовало проведения комплексных учений структур управления по чрезвычайным ситуациям и прочих „соответствующих министерств и ведомств“, о чем авторитетно заявил нашему-вашему корреспонденту Иван Яковлевич Химерный, интервью с которым…»

Александр Васильевич хотел отправить газету прямиком в мусорное ведро, но раздумал. Пригодится – для архива. В конце концов, бывшие коллеги сотворили почти чудо. Город не без труда, но поверил – и в комплексные учения, и во всю прочую белибердень. Правда, в том же тексте хитрый журналюга не мог не съязвить. Мол, город подумал – ученья идут…

А может, и не язвил. Просто оговорочка по Фрейду.

Черная машина ждала у подъезда.

– На объект, – негромко проговорил Александр Васильевич, устраиваясь на заднем сиденье. Странно, но к такому очень быстро привыкаешь – к служебному автомобилю, шоферу, даже к охране. Правда, шеф, бывший поц из земли Уц, предпочитает ходить на работу пешком. А вот ему, бывшему Нестрибайле, в охотку и на «бумере» прокатиться.

Иных разногласий между Хранителем Камня и его заместителем пока не обнаруживалось.

1

Выпитое вчера пиво услужливо напоминало о себе.

Топая в санузел и размышляя – бриться или ну его? – Сэнсей решил утренней разминкой пренебречь. Лучше займемся бегом: от подъезда в булочную за кирпичиком «бородинского». Бежать станем медленно-медленно, можно сказать, сходим трусцой. И еще купим пакет ряженки в крошечном «гипермаркете» возле метро.

Вполне достаточно для утреннего моциона старого усталого человека.

Чувствовать себя старым было отчасти приятно. Как в песне Никитиных «Хорошо быть стариком!». Сэнсей подумал, что настоящие старики избегают этого слова. Из суеверия, что ли? Елозя бритвой по щекам, он размышлял сперва о суевериях, а потом – о ненависти. Претендентами на чемпионство в его личной табели о рангах были дурная погода во время занятий в лесу, боли в пояснице, легенды о патриархах, мудрых и боеспособных даже на смертном одре (вернее, на одре – особенно!), и сочинители «мясных боевиков».

По здравому размышлению, сочинители выходили на первое место.

«Он ускорился, переходя в режим сверхспособностей. Размытой тенью скользнув к замешкавшейся банде киллеров и антикиллеров, он в прыжке с разворотом провел тоби-гери-дольё-чаги-уц из Кынг'куйена „Боевой гопак“, созданного мастером Фынь Кручеником-младшим. Эффект превзошел все ожидания…»

Натянув спортивный костюм, Сэнсей полез в шкаф за сумкой и опять расстроился. В среду забыл вынуть из сумки кимоно. Придется вечером выйти к группе в мятом. М-да…

Меланхолично щелкнул дверной замок.

– Здравствуйте, Светлана Петровна!

Соседка, женщина с принципами, в ответ поджала губы. Мужчин без галстука она не одобряла. Спаниельша Дуся залилась вслед пронзительным лаем. Обе дамы успели выяснить, что возраст беспощаден, а принцы и принципы – вещи несовместные. Это добавляло лаю визгливости, а взгляду Светланы Петровны – горечи.

Временами соседка была готова предать идеал, согласившись на ряд недостатков и без галстука. Но умело скрывала предательскую слабость.

«Пойду дворами, так ближе к метро. Перейдя в состояние самадхи, освоенное в капище волхва Кудреяра, последнего хранителя знаний древних ариев, он ринулся в зазор между мирами. Время остановилось, открыв блистающую изнанку…»

В этой подворотне всегда была лужа. Даже в засуху. Обойдя заразу по краю, Сэнсей взбежал по склону к гаражам и помойке, клубу местных бомжей. С утра здесь царила тишина, завсегдатаи мирно почивали в уютных подвалах. Над центральным баком ветер трепал замызганный лист картона, исписанный от руки:

«Уважаемые жильцы и гости мусорных контейнеров! КУПЛЮ старые очки за разумные деньги. Искренне Ваш, дворник».

Радуясь культуре общения и развитию частного предпринимательства, Сэнсей миновал два абрикосовых дерева, детскую площадку с песочницей и свернул к арке, выводящей к метро.

Арки на месте не оказалось.

Тупик.

Словно рана в теле дома затянулась, срослась кривым рубцом. Без скальпеля не вскрыть. С минуту Сэнсей тупо смотрел на стену, преградившую ему путь. Зачем-то ткнул пальцем в корявый бетон, надеясь, что галлюцинация рассосется.

И побрел обратно, недоумевая.

Песочница, абрикосы, мусорка, где скупают очки, склон, лужа…

Ладно, невелик крюк. Обойдем квартал с улицы.

2

Джульетта терпеть не могла вставать рано.

Жизнь в искусстве, как сказал некий Алексеев, прославленный под совсем другой фамилией, подразумевала «совиный» режим. Но с недавних пор Джульетту мучила бессонница, липкая и тягучая, как растаявшая ириска «Золотой ключик». Едва забывшись к пяти утра, она вскакивала в пол – восьмого, таращила слипающиеся глаза в сумрак и думала о разном. Мысли перескакивали с одного на другое, сбоили, застревали между ржавыми шестеренками, обещая головную боль и убитый день.

Афоризм: из убитых дней складываются вырванные годы.

«Валяй, красавица, проснись! Открой сомкнуты негой взоры…»

Кое-как умывшись, Джульетта приободрилась. Увы, брошенный в зеркало взгляд разом смел всю бодрость, как веник единым взмахом сметает мусор в совок. Согласившись, что рубенсовские красавицы и гоголевские Солохи нынче, увы, не в моде, она послала внутренний голос к арапам и отправилась на кухню. Где утешила себя двумя десятками пельменей «Сударушка» с майонезом. Пропадать, так с музыкой. Хорошо, что дочка на лето перебралась к бабушке на дачу. Иначе не миновать упреков. Молодежь жестока, в особенности к близким родственникам.

Кофе придал действительности стеклянную хрупкость.

Машинально принявшись убирать на кухне, она размышляла о грязной посуде. Ничего нельзя оставлять на завтра. Ничего. Посуду – в особенности. Иначе засохшие остатки пищи и горка тарелок в раковине способны убить последние ростки добра в вашей душе. Отскребая терочкой вчерашнее оливье, сама не заметишь, как станешь Джекой Потрошительницей. Возьмешь в левую руку терочку, в правую – столовый ножик, пойдешь ночью искать по белу свету, где оскорбленному есть чувству уголок…