Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

— Попала! — закричала одна из работниц.

Но лис обвёл всех блестящими глазками, и в лунном свете была отчётливо видна появившаяся на длинной, узкой морде насмешливая ухмылка. Женщины замерли, поражённые. Рука заведующей с пистолетом бессильно упала, но она заставила себя выстрелить ещё раз. Пуля чиркнула по земле в стороне от зверя, но совсем близко от работниц. Лис подхватил курицу и не спеша выскользнул через ворота из стальной арматуры.

Женщины, застыв, провожали его взглядами. Лёгкой струйкой зеленоватого дыма он исчез среди остатков боевой техники. Там густо разрослась трава, под лунным светом мерцали бесовские огоньки — настоящий рай для лисиц.

Наутро, с трудом подняв тяжёлые веки, я потащил тележку, полную куриного помёта, на свиноводческую ферму. Я уже огибал свалку металлолома, когда меня окликнули. Обернувшись, я увидел, что меня нагоняет правая уклонистка Цяо Циша.

— Завфермой послала помогать тебе, — безразлично бросила она.

— Давай толкай сзади, а я буду тянуть спереди, — скомандовал я.

Земля на узкой тропинке мягкая, колёса часто застревали, и я вынужден был то и дело вытаскивать тележку, почти касаясь спиной земли. Цяо Циша тоже толкала изо всех сил, а когда мы сдвигали завязшую тележку с места и я уже поворачивался к ней спиной, она окидывала меня пристальным взглядом. Поразительно чёрные глаза, длинный бледный нос, пушок на верхней губе, изящная линия подбородка. Лицо Цяо Циша было исполнено тайны, и я как-то соотнёс её с лисом, стащившим курицу прошлой ночью. От её взгляда в одном из тёмных уголков моего сознания стало светлее.

До свинофермы было чуть больше пяти ли, дорога вела мимо навозной ямы овощеводческой бригады. Навстречу нам попалась моя учительница Хо Лина. Она тащила вёдра с навозом, и казалось, под их тяжестью её тонкая талия вот-вот переломится. За приёмку свежего куриного навоза на свиноферме отвечала моя учительница музыки Цзи Цюнчжи. Она подмешивала эту вонючую массу в корм для свиней.

Один из рабочих в звене подготовки корма, Ван Мэйцзань, настоящий атлет — он прыгал в высоту самым современным способом «флоп» аж на метр восемьдесят, — был, разумеется, правый. Он проявлял особую заботу о Цяо Циша и очень дружелюбно относился ко мне. Большой оптимист, он был полной противоположностью тем правым, что ходили с кислыми лицами. С белым полотенцем на шее, в защитных очках он весело работал в тучах пыли у дробилки. Бригадир звена подготовки корма Го Вэньхао был тоже просто золото. Абсолютно неграмотный, он говорил как по-писаному, а частушки-куайбань его сочинения очень любили в госхозе. Когда мы первый раз приехали за кормом из измельчённой ботвы батата, он продекламировал одну из них:

Бригадир животноводов Ма Жуйлянь,

С головой у ней, ребята, дело дрянь.

Опыт случки проводила — жар напал,

Чтоб баран у ней крольчиху потоптал.

Осерчала на малышки Цяо речь

И по пузу ей хватила — не перечь:

Конь с ослихой могут мула нагулять,

А с кролем барана что — не повязать?

Ну а если можно этих поженить,

То и боров может Ма осеменить.

Титьки набок, разошлась Жуйлянь в момент,

За Ли Ду помчалась — дай, мол, аргумент.

Завхозяйством — грудь вперёд, могуча стать.

Стал он жёнушку свою увещевать:

«Будет, душка! Непростой народец тут:

Цяо Циша затмила весь мединститут,

Юй Минчжэн у нас редактор первый класс,

И Ма Мин ведь в Штатах выучен у нас,

И большой словарь составить может Чжан,

Преуспел немало в спорте правый Ван,

Даром, что первостатейный он болван…

— Эй, правый! — крикнул Го Вэньхао.

— Здесь правый! — щёлкнул каблуками Ван Мэйцзань.

— Нагрузи-ка корму в тележку барышни Цяо!

— Будет сделано, звеньевой Го!

Ван Мэйцзань принялся загружать корм, а Го Вэньхао под грохот дробилки спросил Цзиньтуна:

— Ты ведь из семьи Шангуань, верно?

— Верно, я и есть тот самый ублюдок из семьи Шангуань.

— Из ублюдков настоящие мужчины вырастают. Ваша семья вон какая необычная. И Ша Юэлян, и Сыма Ку, и Пичуга Хань, и Сунь Буянь, и Бэббит. Надо же, просто поразительно…

— Как тебя зовут? — спросила вдруг Цяо Циша, когда мы тащили корм на птицеферму.

— Шангуань Цзиньтун. А что?

— Так просто. Надо ведь как-то называть напарника. А сколько у тебя сестёр?

— Восемь. То есть семь.

— А восьмая что?

— Предала она нас, вот что, — с досадой выдавил я. — И не спрашивай больше.

Лис устраивал налёты каждую ночь. Но с курицей в зубах и с надменным видом уходил через раз. Не то чтобы у него не получалось, просто это не входило в его планы. Так что объяснить его действия можно было двояко: когда он утаскивал курицу, значит, был голоден, а когда не утаскивал — просто бесчинствовал. Это доводило работниц до исступления — ни ночи не поспать спокойно. Заведующая стреляла раз двадцать, но с лиса ни волоска не упало.

— Это лис-оборотень, как пить дать, раз оберег от пуль знает, — заключила одна из работниц.

— Ерунда всё это, — живо возразила долговязая девица по прозвищу Дикая Ослица. — Куда такому паршивому лису до оборотня!

— Почему тогда завфермой всё время промахивается, если не оборотень? Она в вооружённом рабочем отряде лучше всех стреляла! — не унималась работница.

— Да жалеет она его! Лис ведь, а не лиса, — скабрёзно хихикнула Дикая Ослица. — А что, если ночью, когда все спят, симпатичный зеленоватый паренёк к ней под одеяло прошмыгивает?

Заведующая в это время стояла у порванной сети и прислушивалась к разговору, поигрывая старой доброй «куриной ногой», вроде бы погруженная в раздумья. От дружного хохота работниц она очнулась, поправила дулом светло-серую шапку с козырьком и широким шагом направилась в курятник. Обойдя ряды клеток с несушками, она остановилась перед Дикой Ослицей, которая собирала яйца.

— Что ты сейчас сказала? — упёрла в неё пылающий взор заведующая.

— Ничего. Ничего я не говорила, — спокойно ответила Дикая Ослица, держа в руке большое коричневатое яйцо.

— Я слышала! — взвилась взбешённая заведующая, постукивая «куриной ногой» по клетке.

— А что именно ты слышала? — с вызовом поинтересовалась Дикая Ослица.

Лицо заведующей побагровело.

— Ну, не жди у меня пощады! — выпалила она и вихрем вылетела из курятника.