Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Хельга лишь хрипло рассмеялась. Видеть страх врага её и его растущее безумие доставляло ей удовольствие.
– Тебе ничего не поможет, Густав. Ты обречён.
– Я тебе не верю!
– Можешь не верить. Это не отвратит от тебя твоей участи.
И Хельга снова хрипло хихикнула, назревающая в душе Густава паника её веселила.
– А ты, я вижу, рада этому! – взревел ландграф и, в гневе выхватив меч из ножен, приставил его остриё к груди женщины. – Или ты поможешь мне, старая ведьма, или я сейчас же отправлю тебя в ад!
Однако вместо страха в глазах Хельги отразилось лишь презрение.
– Я прожила долгую жизнь, – спокойно ответила она. – В ней было столько горя и страданий, что смерть станет для меня избавлением, милостью.
– В таком случае, я тебе и смерть могу устроить мучительную, на костре!
– Не пугай меня. Я не боюсь ни воды, ни пламени. Лучше подумай о своей кончине, ибо смерть уже стоит за твоей спиной!..
Гнев уже пересиливал страх, и вместо слов вырывалось рычание. Рука, державшая меч, напряглась, с трудом сдерживая желание, воткнуть этот меч в грудь чёрной женщины, дабы заглушить её чёрные предсказания.
Из-за спины Густава вышел Аксел. Он наблюдал происходящее со стороны, смотрел, слушал. И ему казалось, что именно эта колдунья, которая с такой лёгкостью заглядывала в тайные уголки души человека, и сможет помочь Густаву избавиться от кошмаров. Вот только как её заставить согласиться? Аксел коснулся руки Густава и медленно опустил его меч. Молодой ландграф непонимающе покосился на друга – что за заступничество? Но Аксел повернулся к знахарке и спокойным негромким голосом обратился к ней:
– Как бы ни храбрился человек, ему всё равно страшно умирать. И тебе тоже страшно, Хельга. Помоги Густаву. Он стал ландграфом, в его руках богатство и власть. Скажи, какую плату ты хочешь за свои услуги, Густав выполнит твои желания.
– Мои желания?! – злобно прошипела Хельга.
Неожиданно для Аксела, его слова возымели совсем иной эффект. Он хотел задобрить ведьму, но оказалось, сильно разозлил её.
– Мои желания?! – закипала Хельга от возмущения. – Богатство и власть приобрёл он через предательство и убийство. Что можно просить у такого зверя? Мои желания… Думаешь, ты стал всесильным? Стал Богом? Нет! Ты слаб, и ты будешь мучиться!..
– Замолчи! – И Густав снова поднял меч на женщину.
– Тебе не исполнить мои желания! – неистово продолжала Хельга. – Ты не сможешь оживить Берхарда. Так же, как и не сможет Патриция вернуть мне мою дочь, которую жестоко убили по её приказу!
– Какую дочь?..
– Я была слишком добра к ней, к тебе. Я терпеливо наблюдала, как вы издеваетесь над Берхардом, как унижаете моего внука!..
– Внука?!
– Я глупо надеялась, что однажды вы успокоитесь, что заполучив наконец Регенплатц, вы оставите Берхарда в покое! Но вы убили его! Он отдал тебе всё, а ты всё равно убил его!! А теперь просишь о помощи?! Да я ненавижу тебя. Я проклинаю тебя! И мать твою проклинаю!
– Замолчи!..
– В мучениях проведёте вы последние дни жизни своей. А осталось их у вас немного! Смерть кружит вокруг вас, уже скалит зубы, потирает руки в предвкушении…
– Замолчи!
И желая пресечь поток проклятий, Густав не выдержал и утопил меч в мягком теле женщины. Хельга застыла на мгновение. Выпад был столь неожиданным, что она не сразу поняла, что произошло, и разум не сразу осознал вспыхнувшую боль. Дышать стало трудно, совсем невозможно, глаза застелил красный туман. Обессилив, женщина упала на колени. Раздался новый взрыв боли от выдернутого из тела меча. Взрыв, забравший с собой последний вздох жизни.
Всё ещё пыхтя от гнева, Густав с ненавистью смотрел на лежащую у его ног мёртвую женщину. Наконец-то она замолчала. Колдуньям вообще не место на его землях!
– Чёртова ведьма, – выругался Густав. – Выжившая из ума старуха. В аду тебе место! Там ори свои глупые проклятия.
Он наклонился и вытер об одежду Хельги свой окровавленный меч.
– Аксел, внеси эту тварь в дом да подожги его, – после распорядился Густав. – Пусть ничего не остаётся после неё. Пускай и прах по ветру разлетится.
Вид догорающей избы окончательно успокоил душу молодого ландграфа. Даже настроение улучшилось. Возможно, проблема его так и осталась не решённой, зато он освободил свою землю от чёрной колдуньи. Больше никто от её деяний, от её проклятий не пострадает, и он в том числе.
– Я и не знаю, как ещё можно избавиться от призрака, – размышлял Аксел по дороге обратно в замок. – Мне больше ничего в голову не приходит. Я никогда с призраками не сталкивался…
Но Густав на озабоченность друга лишь махнул рукой.
– Слуги уже, верно, вынесли и сожгли всю мебель и все вещи его. Я запру эту комнату, заколочу досками дверь и окна…
– Это его не удержит…
– А мне плевать! Не боюсь я его больше, не боюсь! После того, как я убил эту ведьму, я чувствую себя необычайно сильным и уверенным. Словно груз с плеч моих свалился. И привидение братца мне отныне не страшно.
– Неужели Берхард и вправду был внуком колдуньи?
– Мне всё равно. – Густав чувствовал себя героем, королём жизни. – Да будь он внуком самого дьявола! Я его больше не боюсь. Действительно, что сделает он мне бестелесный? Пусть бродит по замку, я просто не стану обращать на него внимания. И в отношениях с законной женой моей он мне не помеха! Сегодня же ночью… Нет! Сейчас же, едва вернусь в замок, я войду в покои Гретты и возьму её. И она не посмеет мне отказать. Она не имеет права отказывать в близости супругу своему! А не захочет по-доброму, так возьму силой.
Шум на улице вывел Ахима Штаузенга из задумчивого состояния. Мужчина подошёл к окну. Небольшая группка женщин, трагично охая и ахая и осеняя себя крестными знамениями, смотрели вдаль на небо. Поодаль от них тоже стояла парочка и смотрела туда же с таким же озабоченным видом. Ахим недоумённо огляделся. Прохожие шли медленно, с волнением поглядывая на небо, некоторые останавливались, крестились и, качая головами, шли дальше. Что же они такое увидели? Ахим выглянул из окна и тоже посмотрел на небо. Но оно было абсолютно чистым ярко-бирюзовым, ни одно облачко не мешало солнечным лучам изливать на землю тепло и свет. Однако люди что-то наблюдали на небесах, иначе они не вели бы себя столь странно.
– Что
