Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - Григорий Сковорода

Сатана. О, Апокалипта[214] странность в догматах, неравность в пути, трудность в деле, сей есть троеродный источник пустыни вашей небесной.

Михаил. Не можно ли хоть мало откровеннее?

Сатана. Претрудно быть жителем небесным. Внял ли ты? Се причина, опустошившая небеса ваши.

Михаил. Откуда сей камень и кто его положил в основание?

Сатана. Се я глаголю! Претрудно быть, и было так.

Михаил. Ты ли творец догмата сего?

Сатана. Сей догмат есть несокрушимый адамант.

Михаил. «Внемли, небо, и слушай, земля!..» Услышите и преисподнее! Какая есть большая на Господа Вседержителя хула и клевета паче сей? Се удица, всех уловляющая! Се ключ, всем врата ада открывающий. Се соблазн, всем путь на небеса оскорбляющий! О украшенная гробница царская, полна мертвых костей и праха, мир блудословный! Прельщаешь старых, молодых и детей. Вяжешь в прелести, как птенцов в сети.

Весь мир дышит его духом. Он есть сердце миру. Сердце нечистое, сердце плотское. Се богомерзкая троица: сатана, плоть, мир. Кто даст мне меч Божий, да проколю сего мадианита[215], любодействующего с блудницею и любодейницею мира сего, и обличу срамоту ее?

И, подняв Михаил молниевидное копье, поразил адамантовым острием Сатану в самое сердце его и поверг его в облако вечернее. Он же, падая стремглав, воскликал: «Ура! Ура! Победил! Победил!» Из средины же облака возревел: «О, о Апокалипта! Призови небо и землю в свидетели, я же тебе не покорюся, даже к сему я тверд в сем моем догмате».

Михаил. О нетопырь! Горе тебе, творящему свет тьмою, тьму же светом, нарицающему сладкое горьким, легкое же бременем.

Сатана. Не писано ли: «Нужное есть Царствие Божие?..»

Михаил. Онемей, пес лживый!

Сатана. И не прилагающие усилие достигают ли оное?..

Михаил. Лай, лай ныне, пес, издалека на солнце… Господи Боже мой! Правда твоя, как полдень. Кто как ты? Ты сам дракону сему челюсти его, всех пожирающие, заградил не один только день твой, который есть, как тысяча лет. Аминь.

На сей шум и рев, как еродиевы птенцы[216] слетают с гнезда к матери своей, поправшей змия, – он же под ногами ее вьется, развивается – так низлетели к Михаилу Гавриил, Рафаил, Уриил и Варахиил[217]. Михаил же, как боголюбивый Еродий, терзает и попирает домашнего врага, воздавая благодать дому владыки, позволившему на семи башнях, надзирающих премудрый дом его, возгнездиться птицам по писанию: «Сколь возлюблены селения твои!..» «Птица обрела себе храмину». «Там птицы возгнездятся». «Еродиево жилище предводительствует ими». «Блаженны живущие в доме твоем…»

Небесные архивоины воссели на радуге, Михаил же так повел слово: «Не наша брань против крови и плоти, но…» Сердце человеку есть неограниченная бездна. Она есть то, что воздух, плавающие планеты носящий. Сия бездна если темна, и не сбылось на ней: «Просвещаешь тьму мою». «Бог, велевший из тьмы свету воссиять, который и воссиял в сердцах наших…»

Тогда она бывает адом, сиречь темницею, и исполняется, как ночных птиц, мрачных мечтаний и привидений. Ночной орел[218], царь и отец всем прочим, есть сатана. Сии пустые мечты суть то злые духи, а злые духи суть то злые мысли; злые же мысли суть мысли плотские, владеющие миром. И сие-то написано: «К миродержателям тьмы века сего, сиречь брань наша против злых духов, державу имущих над непросвещенным миром и над всею смесью беззаконников». Что же далее? Началом садовых плодов суть семена. Семенами же злых дел суть злые мысли. Сие же то и написано: «К началам и к властям… к духам злобы поднебесным». Поднебесные духи злобы суть мечты плотского, скотского и зверского сердца, которому очи колет острый сей правды Божией меч: «Сатана, не мыслишь, что суть Божие, но что человеческое».

Любезная моя братия! Видите, сколь по всей Вселенной рассеял сатана семена свои! От его рода семян суть и сии блудословные сиренские[219] и блудогласные песенки:

И опять:

Сих услажденных своих вод хляби изблевая, ангельское око ваше остро провидит, сколь хитро погасил во всех сердцах божественный оный огонь: «Кто даст мне крылья?.. И полечу и почию». «Крепка, как смерть, любовь. Крылья ее – крылья огня…» «Кто нас разлучит от любви Божией?» «Согрелося сердце мое, и в поучении моем разгорится огонь».

Василисковым же ядом надыхнен мир, глух, как аспид, и холоден, как лед, сотворился к матери нашей, к премудрости Божией, согревающей нас в недре своем и утешающей. «Сын! Если поспишь, сладостно поспишь, если пойдешь, безбоязнен будешь, и радость будет на всех путях твоих». Сего ради не дивно, как все уклонились вместе. «Не сладок Бог» и «Нет Бога» есть то же[220]. Растлели и омерзели в самых началах и семенах своих, в самом корне сердца своего.