Воля к власти. История одной мании величия - Альфред Адлер

быть возмещения, — кроме разве что избраннейшей сферы «равных мне», inter pares[107]; — что в более глубоком смысле никакая «отдача» невозможна, потому что ты есть нечто единственное, а значит, и совершаешь нечто единственное, — это принципиальное убеждение и лежит в основе аристократического отделения себя от толпы, ибо это толпа верит в равенство и, как следствие, в возместимость и «взаимность».

427. Провинциализм и мелкое скупердяйство моральных оценок, равно как и всех этих «полезно» и «вредно», имеет и свой хороший смысл; это необходимая перспектива общества, которое по части последствий способно разглядеть лишь близкое и наиближайшее. — Государству же и политику потребно уже более надморальное мышление: ибо он обязан просчитывать куда более сложные комплексы воздействий. Примерно так же можно помыслить себе всемирное экономическое хозяйство, имеющее столь далекие перспективы, что все отдельные его требования на данный момент могли бы казаться несправедливыми и абсурдными.

428. «Последовать зову чувства?» — Подвергать свою жизнь опасности, подчиняясь великодушному порыву, мгновенному импульсу — это немногого стоит… и не характеризует даже… в способности к этому все равны — а в решимости к этому преступник, бандит и корсиканец наверняка превзойдет нас, людей порядочных…

Более высокая ступень: и этот порыв в себе преодолеть и совершить героическое деяние не импульсивно, но хладнокровно, обдуманно, без буйства энтузиастических восторгов…

То же самое относится и к состраданию: сперва его необходимо привычно процедить через сито разума, в противном случае оно столь же опасно, как какой-нибудь аффект…

Слепая податливость аффекту, совершенно безразлично, какому — великодушному, сострадательному, враждебному, — причина многих величайших бед.

Величие характера состоит не в том, чтобы этих аффектов не иметь вовсе, — напротив, такой характер обладает ими в ужасающей степени, — но в том, чтобы брать их под уздцы… и брать даже без всякой радости от такого обуздывания, а просто потому, что…

429. Отдать свою жизнь за дело — очень эффектно. Но жизнь за всякое отдают: аффекты, скопом и порознь, требуют удовлетворения. Сострадание ли это, гнев или месть, — то, что из-за них на кон поставлена жизнь, мало меняет в их ценности. Сколько бедняг пожертвовало жизнями ради смазливеньких бабенок — и, что гораздо хуже, даже своим здоровьем. Коли у тебя есть темперамент, то опасные вещи выбираешь инстинктивно: например, приключения умственных спекуляций, если ты философ; или аморальность, если ты добродетелен. Один род людей не любит рисковать, другой любит. Значит ли это, что мы, вторые, презираем жизнь? Напротив, мы инстинктивно ищем жизни, возведенной в иную степень, жизни в опасности… но этим вовсе не хотим, еще раз повторю, быть добродетельнее других. Паскаль, например, ничем не хотел рисковать и остался христианином: может, это и было добродетельно. — Чем-то всегда жертвуешь…

430. Сколькими выгодами жертвует человек, как мало он «своекорыстен»! Все аффекты и страсти его требуют своего права — и как же далек аффект от разумной пользы своекорыстия!

Человек хочет не своего счастья; надо быть англичанином, чтобы верить, будто человек всегда ищет только своей выгоды. Влечения наши стремятся в долгой страсти посягать на вещи — их накопившаяся сила ищет себе сопротивления.

431. Полезны все аффекты до единого; одни полезны прямо, другие косвенно; в отношении полезности абсолютно невозможно установить тут какую-то шкалу ценностей, — точно так же, в экономическом измерении, хороши, то бишь полезны, все без исключения природные силы, сколько бы ужасов и непоправимых бедствий от них ни исходило. Разве что еще можно добавить, что наиболее сильные аффекты — самые ценные; если, конечно, у человека нет более мощных источников сил.

432. Доброжелательство, готовность помочь, доброта — все эти душевные качества, безусловно, оказались в таком почете отнюдь не из-за пользы, которая от них исходит, а потому, что это состояния широких душ, которые умеют дарить и несут в себе ценность полноты жизни. Вы только посмотрите на глаза благодетеля! Это прямая противоположность самоотрицанию, ненависти к moi[108], «паскализма»…

433. Подытоживая: владение страстями, а не их ослабление и истребление! — Чем сильнее властная суверенность воли, тем большая свобода может быть предоставлена страстям.

«Великий человек» велик пространством свободы своих влечений и еще большей властью, которая умеет определить этих великолепных зверюг себе на службу.

«Добрый человек» на любой стадии цивилизации есть человек неопасный и полезный одновременно; своего рода середняк; он являет собой во всеобщем сознании тот средний тип, которого не надо бояться, однако нельзя и презирать…

Воспитание: в сущности средство разрушать всякое исключение в пользу правила. Образование: в сущности средство формировать вкус против всякого исключения в пользу средней нормы.

Только когда культура будет располагать избытком сил, она сможет стать теплицей и для культа излишества, культа исключения и искушения, опасности и нюанса, — всякая аристократическая культура стремится именно к этому.

434. Все сплошь вопросы силы: как далеко надо заходить, преодолевая самосохранительные установки общества и его предрассудки? — до какой меры высвобождать в себе страшные свойства натуры, которые для большинства людей губительны? — как далеко идти навстречу истине, впуская в свою душу даже самые сомнительные стороны оной? — как далеко идти навстречу страданию, пренебрежению собой, состраданию, болезни, пороку — не будучи вполне уверенным, что сумеешь с этим совладать? — … (что нас не погубило, то делает нас сильнее…) — наконец: до каких пределов давать в себе место заурядности — всему правильному, общепринятому, мелочному, доброму, честному, — не позволяя себе при этом впасть в вульгарность?.. Самое тяжелое испытание характера: не дать разрушить себя соблазнами добра. Добро как роскошь, как изыск, как порок…

3. Благородный человек

435. Тип. Истинная доброта, благородство, величие души, то, которое от богатства: душа, которая дает не для того, чтобы брать, — которая не желает возвыситься за счет того, что она такая добрая; — расточительство как тип истинной доброты, богатство личности как предпосылка.

436. Аристократизм. Идеалы стадного животного — теперь поставленные во главу как венец всех ценностей «людского сообщества»; попытки придать им космическое, даже метафизическое значение — вот против чего я защищаю аристократизм.

Общество, сохраняющее в себе истинные уважение и деликатность в отношении свободы, должно чувствовать себя исключением и иметь перед собой некую силу, над которой оно возвышается, на которую оно смотрит враждебно и свысока.

— Чем больше я отдаю прав и ставлю себя равным, тем больше попадаю я под власть самых заурядных, в конечном счете — самых многочисленных. — Предпосылкой, которую содержит в себе аристократическое общество, дабы сохранить между своими членами высокую степень свободы, является крайнее напряжение, возникающее из противоположности стремлений всех его членов: их воли к господству…

Желая упразднить крайние противоположности и различия в рангах, вы упраздняете вместе с ними и сильную