Не считая собаки - Конни Уиллис

Миссис Биттнер поставила рюмку.

– После смерти Гарольда я вернулась сюда. А две недели назад позвонил Джеймс и попросил припомнить наши давние совместные переброски, поскольку в 2018 году обнаружился очаг роста сдвигов, и он опасается, что это последствия диссонанса. Я поняла, что скоро меня выведут на чистую воду, хоть он пока и подозревает диссонанс совсем в другом месте. – Она взглянула на нас. – Джеймс рассказал мне про кошку и Тосси Меринг. Удалось вам сосватать пра-пра-пра леди Шрапнелл за таинственного мистера К?

– Не совсем. Она вышла за него, но без нашего участия.

– Это оказался дворецкий, – пояснила Верити. – Под чужим именем.

– Ну разумеется! – Миссис Биттнер всплеснула сухими, жилистыми руками. – Классические приемы не устаревают. Дворецкий, путаница с именами, самый маловероятный подозреваемый… – она посмотрела на нас многозначительно, – … украденное письмо. Пойдемте, он на чердаке.

Мы зашагали вслед за ней по лестнице.

– Я опасалась, что перевозка натворит новых бед. – Миссис Биттнер неспешно преодолевала ступеньку за ступенькой. – Поэтому при переезде в Солсбери оставила «добычу» здесь. Припрятала получше и ни в коем случае не сдавала дом семьям с детьми – дети такие любопытные, – но все равно боялась, что кто-нибудь поднимется на чердак, найдет пенек и как-то изменит ход истории. – Она обернулась, держась за перила. – Только история и без того изменилась, да?

– Да, – подтвердил я.

Миссис Биттнер замолчала. Все ее силы уходили на подъем по лестнице. На втором этаже она провела нас по коридору мимо спальни и открыла узкую дверь еще на одну лестницу, круто уходящую вверх.

– Это чердачная, – пояснила она с легкой одышкой. – Простите. Мне нужно передохнуть немного. В спальне есть стул.

Я сбегал за ним, и она уселась.

– Может быть, принести воды? – вызвалась Верити.

– Нет, милая, спасибо. Расскажите лучше, как проявился устроенный мной диссонанс.

– Не вы одна считали епископский пенек несокрушимым, – начал я. – Такого же мнения придерживалась председательница цветочного комитета по имени…

– Гортензия Шарп, – подсказала Верити.

Я кивнул.

– Она находилась у собора в ночь налета, караулила западный портал и знала, что вынести епископский пенек не могли. Когда его не нашли ни в развалинах, ни среди спасенных пожарной охраной ценностей, мисс Шарп заключила, что его похитили перед самым налетом, а значит, вор был в курсе предстоящей бомбардировки и надеялся поживиться под шумок. Мисс Шарп не скрывала своих подозрений…

– Даже изложила их в письме в редакцию ковентрийской газеты, – вставила Верити.

– Дальше мы, как и мисс Шарп, вступаем в область домыслов и догадок, – предупредил я. – В качестве улик у нас только свидетельство Каррадерса, список женских церковных комитетов 1940 года и пресловутое письмо в редакцию, не отыскавшееся ни в одной из газет.

Миссис Биттнер понимающе кивнула.

– Собака, которая не лаяла.

– Именно! – обрадовался я. – Фашисты взяли за правило читать газеты противника, выискивая неосторожно разглашенные ценные сведения. Наверное, письмо мисс Шарп со словами «знали о бомбежке заранее» попалось на глаза кому-нибудь из фашистской разведки, радеющему за безопасность шифровальных машин. Последующее расследование выявило, что британское верховное командование выслало в Ковентри в ночь налета истребители ВВС и пыталось заблокировать радиосигналы самолетов-разведчиков.

– И фашисты догадались про «Ультру», – подхватила Верити, – и сменили шифры в «Энигме».

– И мы проиграли кампанию в Северной Африке, а может, сорвали высадку союзных войск…

– И фашисты победили в войне, – глухо проговорила миссис Биттнер. – Но ведь они не победили. Вы им помешали.

– Им помешал континуум, включив систему аварийных мер похитрее, чем в «Ультре», – поправил я. – Единственное, что не укладывалось в общую картину, – сдвиг на переброске Верити. Полное его отсутствие означало бы, что аварийные меры почему-то отказали, но сдвиг был, значит, система защиты работает. Однако, по теории Фудзисаки, диссонансы возникают, когда размер сдвига превышает возможности сети. В нашем же случае сеть легко могла обеспечить как четырнадцатиминутный сдвиг, так и четырехминутный – и все, никакого диссонанса. Выходит, континуум намеренно выпустил Верити именно в этот момент прошлого…

– Хочешь сказать, континуум подстроил спасение Принцессы Арджуманд?

– Да. Чтобы мы подумали, будто ты вызвала диссонанс и его нужно устранять, провели сеанс и завлекли Тосси в Ковентри, где она увидит епископский пенек и напишет в дневнике о событии, перевернувшем всю ее жизнь…

– И дневник прочитает леди Шрапнелл, – продолжила Верити, – и решит восстановить собор, и пошлет меня в Мачингс-Энд выяснять, что произошло с пеньком, чтобы я спасла кошку…

– Чтобы меня отправили ее возвращать, и чтобы потом я подслушал в «Блэкуэлле» про детективы и провел ночь в башне…

– И разгадал тайну епископского пенька, – закончила миссис Биттнер, вставая и решительно взбираясь по крутой лестнице. – И я рада, что вы ее разгадали. Нет ничего тяжелее, чем груз нераскрытого преступления на душе.

Она отворила дверь чердака.

– Меня и так уже скоро бы раскусили. Племянник вовсю уговаривает перебраться в одноэтажную квартиру.

В книгах и визиках чердаки обычно выглядят довольно живописно: велосипед, коллекция больших шляп с перьями, облезлая лошадка-качалка и, разумеется, огромный сундук, где отыскивается пропавшее завещание – или труп.

На чердаке у миссис Биттнер не было ни сундука, ни лошадки-качалки – по крайней мере в обозримом пространстве. Но они вполне могли скрываться где-нибудь в недрах – заодно с потерянным Ковчегом Завета и пирамидой Хеопса.

– О Боже… – Миссис Биттнер в ужасе посмотрела по сторонам. – Боюсь, это скорее «Загадка Ситтафорда», а не «Украденное письмо».

– Агата Кристи, – растолковала Верити. – Улику никто не заметил, потому что она затерялась в шкафу среди клюшек для гольфа, теннисных ракеток и прочего хлама.

Прочий хлам – это мягко сказано. Комната с покатым потолком была забита под завязку картонными коробками, штабелями складных стульев, старой одеждой, висящей на горизонтальной трубе, пазлами с видом Гранд-каньона и марсианской колонии, набором для крокета, ракетками для сквоша, пыльными елочными игрушками, книгами, разнокалиберной завернутой в покрывала мебелью – и все это громоздилось друг на друге осадочными слоями.

– Не подадите вон тот стул? – попросила миссис Биттнер, указывая на пластиформовое убожество двадцатого века, примостившееся на стиральной машине. – Мне тяжело долго стоять.

Я достал его, отцепив от алюминиевых полозьев совок и несколько вешалок, а потом смахнул пыль. Миссис Биттнер осторожно опустилась на сиденье.