22 июня… О чём предупреждала советская военная разведка. «Наступающей ночью будет решение, это решение – война» - Михаил Алексеевич Алексеев

Велькиш). По словам последнего, «С ее началом [войны] связь с советской разведкой оборвалась, хотя Шаров перед отъездом обещал ее возобновить. При допросах в органах КГБ СССР в 1952 Г.К. Велькиш высказывал предположения, что, возможно, советская разведка узнала об аресте и последующем освобождении жены, поэтому не направляла связника во избежание предательства, либо не было возможности направить его через линию фронта. В ночь на 22 июля 1941 г. его жена в числе других людей была арестована румынской контрразведкой, однако через 2–3 часа освобождена, поскольку он и посол Германии в Румынии предприняли меры, вплоть до разговора с М. Антонеску.

«Я, со своей стороны, — напишет в своих воспоминаниях Герхард Кегель, — предпринял попытку установить связь с товарищем, которого мы оба знали и который в то время находился за границей, а именно в Бухаресте. Ни Ильза, ни я не видели какой-либо возможности поехать в обозримом будущем в Бухарест. Стало быть, следовало попытаться побудить этого товарища, который мог более-менее свободно передвигаться, поскорее приехать в Берлин. Мы условились о том, что если встреча с ним состоится, то я буду говорить с ним только о восстановлении моей связи с Центром. Отдавая себе отчет, что мое письмо этому товарищу — другого пути связаться с ним мы не видели, — по всей вероятности, не раз будет вскрыто цензурой, я сочинил безобидный текст и направил его в миссию Германии в Бухаресте с просьбой переслать письмо адресату, который там должен быть известен. В качестве отправителя я указал свою фамилию и место своей службы в Берлине. Я писал ему примерно следующее: после многолетнего пребывания за границей я снова в Берлине. С радостью узнал, что он и его супруга находятся в Румынии, которую по берлинским меркам можно назвать страной с молочными реками и кисельными берегами. И если у него и его супруги есть возможность послать мне посылку, это было бы мне чрезвычайно приятно. А еще больше меня порадовало бы, если бы он во время своего ближайшего визита в Берлин, который, надеюсь, не заставит себя долго ждать, выберет свободный вечерок для доброй дружеской встречи».

«Во второй половине апреля (1942 года. — М.А.) человек из Бухареста наконец приехал в Берлин. Товарищ, которого я считал политически устойчивым и хватким, упал духом и в первые недели после нападения на Советский Союз фашистской Германии прекратил связь с Центром. Огромная материальная подготовка к агрессии на территории Румынии и первые быстрые ошеломляющие успехи фашистской военной машины произвели на него столь сильное впечатление, что он пришел к мысли о возможности поражения Советского Союза в этой войне.

В долгой товарищеской беседе я терпеливо пытался убедить его, что, несмотря на все свои первоначальные успехи, гитлеровская Германия не сможет выиграть войну. Я всячески пытался убедить его в том, что он должен побороть свое малодушие, исправить допущенную ошибку и, если это еще возможно, восстановить связь с Центром. …».

Насколько достоверны воспоминания Кегеля в части касавшейся судить трудно. При допросе Велькиш показал, что, действительно, встреча с Кегелем в Берлине состоялась, но в 1943 году, в ходе которой он узнал об аресте Ильзы Щтёбе. Восстановить связь с Центром «АБЦ» не мог по определению, так как условия этой связи не были обусловлены перед началом войны его руководителем в Бухаресте М.С. Шаровым («Корфом»), а точнее — последнему не была поставлена такая задача резидентом Ереминым («Ещенко»), а в последующем — М.А. Кочетковым («Дантоном»), при этом он должен был быть проинструктирован соответствовавшим образом и подготовлен к выполнению этой задачи.

Центр трижды в течении 1942 года и один раз в феврале 1943 года пытался восстановить связь с «АВЦ». Однако попытки не дали положительных результатов.

По прибытию в Берлин Кегель августе 1941 г. встретился с Ильзой Штёбе. «Согласно инструкции, которую я получил от представителя московского Центра и передал ей, — вспоминал Г. Кегель, — она должна была связать меня с “музыкантом” работавшим в Берлине коммунистом Куртом Шульце. Это ее насторожило, поскольку она не была уверена, что упомянутый “музыкант” все еще работает. Она настоятельно просила меня не пытаться самому искать с ним связь, ибо, если он еще на месте — в чем не было уверенности ввиду произведенных гестаповцами многочисленных арестов, — он может принять меня за провокатора и наделать глупостей. … Для нас было исключительно важно обеспечить надежную связь с Центром. А пока она отсутствовала, мы решили до минимума ограничить наши нелегальные встречи. Мы также решили, что Альта попытается установить связь с Центром. А если ее усилия окажутся безрезультатными, я попробую побудить приехать в Берлин находившегося за рубежом товарища, которого мы оба знали и который, как мы считали, должен был иметь постоянную связь с Центром». Судя по всему, речь шла об «АВС» — Курте Велкише, находившемся в Бухаресте.

Спустя некоторое время — в середине октября — Штёбе, по словам Кегеля, сообщила ему следующее: «Из надежного источника она узнала, что адресом “музыканта” Курта Шульца, который сообщил ей я, пользоваться пока нельзя. Таким образом, нам не остается ничего иного, как попытаться установить собственные контакты. У нее, правда, есть еще возможность передачи, от случая к случаю, важной информации, однако источники этой информации следует держать в тайне».

«Альта», судя по всему, из соображений безопасности, на связь с радистом так и не вышла. По другой ничем не аргументированной версии, Кегель, якобы, забыл «пароль» и «Альта» решила не разыскивать «неизвестного радиста», опасаясь, что он может принять ее за агента гестапо и сообщить в государственную тайную полицию.

Как бы то ни было, связь Центра с Штёбе, Кегелем и с фон Шелиа так и не была установлена. Что же касается самого Кегеля, то, учитывая его опыт в области журналистики, он был назначен в отдел информации Министерства иностранных дел. Здесь он встретился с сотрудником того же отдела фон Шелиа, о сотрудничестве с военной разведкой которого он и не предполагал…

Наиболее беспрецедентным, идущим в разрез с требованиями конспирации, представляется установление связи токийской резидентуры под официальным прикрытием с нелегальной резидентурой Зорге.

Только отношением к резидентуре «Рамзая» как к резидентуре «двойника» можно объяснить совершенно недопустимое нарушение Центром элементарных принципов конспирации: передачу нелегальной резидентуры «Рамзая» в конце 1939 года на связь с легальным аппаратом — в условиях, когда (что не могло не быть известным Центру) каждый советский работник в Токио «таскал» за собой неотвязные полицейские «хвосты». Именно эта связь с легальным советским аппаратом явилась для резидентуры первым шагом на пути к провалу.

В конце 1939 года, по распоряжению