Русский школьный фольклор. От «вызываний Пиковой дамы» до семейных рассказов - Александр Фёдорович Белоусов

28 — 31), а также текстов, помещенных ранее среди заумных считалок (№ 5а, б, в), имеют в целом осмысленный характер, однако есть в них и заумные слова. Продолжается публикация подборкой так называемых «словесных игр» (№ 32 — 41), в состав которых включаются подчас и тексты заумных считалок (№ 36, 38 — 41). По наблюдениям И. Н. Бартюковой, «словесные игры» появились в последние десятилетия и представляют собой стишок с четко выраженным ритмическим рисунком, который «организует разнообразные движения игры в ладоши двух или нескольких человек»[170]. Подобные словесные игры уже печатались в сборниках детского фольклора последних лет[171]. И завершают подборку песенки с припевами, состоящими из набора бессмысленных слов (№ 42 — 44).

При подготовке публикации, как правило, сохранялись орфография и пунктуация собирателей, хотя их записи и непоследовательны: в одних случаях заумные слова в считалках даны через запятую, в других через дефис, третьи тексты вообще лишены знаков препинания. Мы сохраняли эти особенности пунктуации, исходя из того, что они отражают попытки собирателей передать своеобразную природу заумного текста.

Большая часть текстов записана в упрощенной транскрипции, использовавшейся при работе Полесской этнолингвистической экспедиции[172]. Читатель обратит внимание на то, что при записи отдельных текстов использована графика украинского языка (№ 3м, 4ж, 5а, 24 — 27).

Особенность нашей публикации в том, что в ней представлены считалки трех восточнославянских народов, причем многие тексты, как выясняется, на Украине, в Белоруссии и в России бытуют в весьма сходной форме.

Практически все публикуемые тексты записаны в 1980-х годах у детей и подростков и реально функционировали в это время, а многие, вероятно, бытуют и поныне. Если же говорить о времени возникновения текстов или их появления у восточных славян, то картина получится довольно пестрая. В частности, словесные игры, которые начинаются со слов «Эм э мари суфлоре...» и «Дзуба дзуба...», возникли, по-видимому, относительно недавно (см. выше). Однако известны и такие тексты, которые бытуют у восточных славян не менее столетия. Например, один из вариантов считалки, помещенной в нашей подборке под № 4, отмечен еще в 1890-х годах в Новороссийском крае:

Уны буны реч

фынты фынты жеч

уны бына равва (рабба)

фынты фынты жаба[173]

В конце 1890-х годов считалку записали во Львове в таком виде: «Une dune reks fater fiter zeks, une dune raba fater fiter zaba»[174].

В начале XX века считалка появилась в Брянске:

Оны-боны ре,

Интер квинтер жес,

Оны боны раба,

Интер квинтер жаба[175].

И далее на протяжении всего столетия она фиксируется и в России, и на Украине, и в Белоруссии. С восточно- славянскими вариантами считалки можно сблизить текст из Польши:

Ane, due, rabes

Kwinkwa, kwinkwe, zabes.

Ane, due, reks Kwinkwe,

kwinkwe, zeks[176].

На западное происхождение считалки указывает и то, что ее варианты буквально переполнены словами европейских языков: фатер, интер, квинта, квантор, киндэр, винтэр, ман, рэс, бене, жэс и др. Даже слово раба, по-видимому, восходит к названию раввина в идише — rabbi[177] что, кажется, подтверждает и приведенный выше вариант из Новороссийского края с вариантами равва и рабба.

Как показала К. Писаркова, большинство заумных слов, опознаваемых как слова других языков, восходят к латыни, немецкому или идиш[178]. Отдельные считалочные тексты или речения могли распространяться из Германии через Польшу к восточным славянам самостоятельно или с немецкими и еврейскими переселенцами[179]. Важно то, что языковой фон сохранялся довольно устойчиво и значение латинских и немецких слов оставалось актуальным, по крайней мере, для части исполнителей. Питательной средой для возникновения, бытования и трансмиссии таких текстов являлись семинарии и другие учебные заведения, в которых преподавались иностранные языки.

Латинские слова проникали в считалки европейских народов прежде всего под влиянием школьного и университетского обучения латыни и из воспринятой на слух католической службы[180]. Отсюда, в частности, обилие сакральной лексики (деус, доминус и др.) и постоянное поминание грамматики.

Так, например, латинское dominus находим в немецкой считалке:

Figgi faggi dominus,

du bist hier und du bist duß[181].

Это же слово без труда опознается и в польском тексте:

Edydy, medydy, cycymer

Afel, bafer, domineer

A1 zgot, wryna wrot

Aja, baja, myka, wunr[182].

Публикуемые нами восточнославянские считалки дают множество вариантов народно-этимологического осмысления слова dominus: думанэ, думанэк, туманэ, до мене и др. Аналогичным образом слово грамматика - граматики, хроматики, грамманики и др.

Осмысляя в целом заумный язык считалок, можно наметить две противоположные тенденции. Первая — к обессмысливанию текста: слово здесь только звуковой комплекс, заполняющий определенную ритмическую позицию. Характерно, что даже реальные слова, втянутые в пространство заумной считалки, начинают восприниматься как бессмысленные сочетания звуков (например, в наших текстах — блин, бокс, жаба, клин, куль, лики, лыки, маки, пики, раки, тики, торба, тюль).

И вторая, противонаправленная тенденция — к семантизации заумного языка: в конечном счете каждый звуковой комплекс стремится к тому, чтобы стать полнозначным словом, как правило, именем. Например, в считалке «Эники-беники ели вареники...» эники-беники предстают как некие одушевленные персонажи. Много таких примеров можно найти в собрании Г. С. Виноградова: Ехал чичик через мост (№ 265), Тулик-мулик сел на баню (№ 308), Эна-бэна, где ты был? Я на речке хвостик мыл (№ 318), ср. в нашей публикации: Дюба — маленький народ (№ 41), Флёнус вышел вон (№ 15).

Г. С. Виноградов справедливо отмечал, что заумь часто представляет собой «почти слова», причем в одних случаях это «бывшие слова... уже утратившие смысловое содержание», а в других — «слова в потенции»[183]. Сопоставление разных вариантов заумного слова позволяет, как правило, выявить его прототип — слово того же или некоего чужого языка, однако отношения вариантов и прототипа могут быть истолкованы двояко: заумное слово или искажение прототипа, или его анаграмма[184].

Любопытно, что в результате народно-этимологического осмысления латинского deus и рифмующихся с ним слов появилось множество словосочетаний, которые могут быть истолкованы как имена персонажей своеобразного детского пантеона: Дэо дэо краснадэо (№ 1a), Деос деос космодеус (№ 1д), Дэва дэва аспа дэва (№ 1е), Эус беус краскоцвеус (№ 1ж), Део део кашмадео (№ 1з), Деус, дэус шахмадэус (№ 1и), Деус деус